Анатолий Терещенко - Солдат Красной империи. Гуру из Смерша
В августе 1953 года была взорвана первая в мире советская водородная бомба, так как американский громоздкий термоядерный фугас, а скорее только устройство «Майк» на бомбу никак не походило.
27 июня 1954 года дала свой первый ток построенная в Обнинске первая в мире промышленная атомная электростанция мощностью 5 МВт, подключенная в единую энергетическую систему Советского Союза. Кстати, для справки – она проработала 48 лет. Ее реактор был заглушен из-за научно-технической нецелесообразности его дальнейшей эксплуатации только 29 апреля 2002 года.
Есть смысл об этих учениях послушать нашего гуру.
Из воспоминаний Иванова:
«Осенью 1954 года я был назначен старшим оперативной группы по обеспечению безопасности названных учений. Тогда же в моей жизни произошло знаменательное событие: я первый и единственный раз разговаривал с Жуковым. Он прилетел в Тоцкое дня за два до начала учений вместе с другими руководителями.
Для Жукова, Курчатова, Малышева, Булганина, Серова и других руководителей учений на краю полигона было построено несколько аккуратных деревянных коттеджей, тогда показавшихся мне роскошными. Сразу после проведения учений коттеджи были разобраны и увезены.
Мне доводилось видеть Жукова на фронте и позднее – в Берлине. Запомнился он мне, увы, вопреки утверждениям других, всегда сдержанным, уравновешенным, молчаливым. Видел его и в Карлсхорсте при подписании
Акта о капитуляции. Я был приглашен к Жукову вечером в его коттедж. Он был один, сидел за столом с очками на носу, что-то писал. Когда я вошел, поднялся, пожал мне руку, указал на стул:
– Вопрос один, товарищ полковник. Каково настроение личного состава? Нет ли недовольства, признаков паники?
Я доложил, что народ настроен по-боевому. Большинство понимают важность грядущего события. Никаких признаков паники не заметил, хотя сложность готовящихся учений осознают. Хотят все, чтобы быстрее они совершились…
Жуков встал, заложил руки за спину, сделал по комнате несколько шагов. Задал еще несколько вопросов на ту же тему. Чувствовалось, что он хорошо знает и полигон, и привлеченные для учений войска, и большинство командиров. На прощание еще раз крепко пожал мне руку, пожелал успехов. Вся аудиенция заняла минут пять…
Также меня приглашал к себе и Серов. Он детально интересовался работой опергруппы…»
* * *Со слов Леонида Георгиевича, рано утром, в день проведения учений, 14 сентября 1954 года, командование учений выехало на наблюдательный пункт (НП), оборудованный в блиндаже, километрах в 7–8 оттого места, где должен был произойти взрыв. Первоначально руководство учениями зашло в оборудованный оптикой и столами большой штабной блиндаж. Курчатов подошел к триплексу, повернул его из стороны в сторону, недовольно сказал Булганину, указывая рукой на триплекс:
– Мы здесь все ослепнем, пойдемте на улицу.
Он, как физик, знал, что говорил, обнаружив полную некомпетентность тех, кто предлагал такой вариант наблюдения за взрывом. Вспышка, увеличенная в десятки раз, могла действительно выпечь оболочку глаз.
Леонид Георгиевич тоже был в этой группе. Высоко в небе он заметил самолет, сопровождающийся несколькими истребителями. Все присутствовавшие надели темные очки.
Из воспоминаний Иванова:
«Хорошо помню мгновение взрыва… Все вокруг вдруг подернулось молочной белизной, несколько мгновений становившейся все более яркой, затем всех поразил ужасающий, зловещий и долгий гром, а еще через несколько секунд налетел сильный ветер, поднялась пыль. Некоторые уже сняли очки, и тучи песка и пыли запорошили им глаза. Природа словно протестовала против человеческого вмешательство в ее тайну. Вскоре над нашими головами прошла взрывная волна, сильная и резкая. Безмолвно и удивленно смотрели люди на развязанные ими силы. Там, где три секунды назад было ослепительное сияние, до самых небес, в низком тяжелом гуле поднимался огромный то темно-красный, то фиолетовый, то лиловый гриб.
Еще через несколько мгновений пришла новая взрывная волна, сильнее прежней, – ядерный взрыв был воздушным, и теперь до нас дошла волна, отразившаяся от Земли… Большинство упали – залегли, а с некоторых посрывало фуражки. Я только опустился на одно колено. Нашел взглядом Жукова. Он стоял твердо, чуть нагнувшись вперед, заложив руки за спину… Минут через 75 после взрыва подошли машины, и мы поехали к эпицентру.
Запомнились покореженные и почерневшие разбитые автомобили, орудия, тонки, сгоревшие и разрушенные щитовые домики, расставленные в зоне взрыва, почерневшие обугленные деревья. Неподалеку от эпицентра, в траншее, мы увидели живых (!) овец, шерсть их была обожжена тепловым излучением, но стадо осталось живо.
На меня испытания, сом взрыв произвели тягостное впечатление. Применение подобного оружия в войне ужасно и приведет к непоправимым результатам. Об этом словно говорит нам сама природа… Я лично вместе с руководством был в эпицентре взрыва минут двадцать. Наверное, какую-то дозу я хватил, но небольшую…»
Наверное, так и было. С ней, этой дозой радиоактивности, Леонид Георгиевич дожил до 97 лет! А шутя, он однажды заметил: «Это же своя доза, отечественная. Она нас пожалела!»
А вот какое впечатление от учений вынес командир батальона подполковник Н.В. Даниленко. Он писал, что «примерно три часа после взрыва был получен сигнал атаки. Войска были в противогазах и следовали на бронетранспортерах. Я со своим батальоном проследовал на бронетранспортерах в 600 метрах от эпицентра взрыва на скорости 16–18 км/ч. В момент следования я увидел поразившие меня последствия атомного взрыва: сожженный от корня до верхушки лес, покореженные колонны техники, обожженные животные и т. д. Полную картину действия взрыва я увидел на следующий день, когда командиров от батальона и выше возили к эпицентру. В самом эпицентре в радиусе 300 метров не осталось ни одного столетнего дуба, все сгорело, земля была пепельно-обожженная. В районе взрыва были построены многочисленные траншеи различных профилей и видов: открытые и перекрытые, побеленные известью. Открытые траншеи обуглились и деформировались с 80 до 7–8 сантиметров. Укрепленные и побеленные остались почти целыми. Дзоты с хорошим накатником и стоящими в них пулеметами были целыми, но немного обгоревшими сверху. Блиндажи сверху обгорели, внутри же остались целыми… От векового леса в эпицентре ничего не осталось. Чуть дальше стали появляться пеньки, потом – часть стволов, затем – деревья со сгоревшими верхушками.
