Наталья Бондарчук - Единственные дни
И неожиданно вижу лицо трехлетнего Мишеньки.
…Сидела одна в темной лермонтовской комнате и собиралась. Сосредоточилась на мыслях о детях. Мимо в костюме Лермонтова прошел Ванюша, он видел мою собранность и не стал ко мне подходить. Что-то было в его фигурке, невероятно значительное для меня. Душевное и духовное. Мальчик, несущий в девять лет понимание многих внутренних законов.
После первого дня съемок Борис Плотников поцеловал мне руку, в его глазах светилась благодарность. Я тоже чувствую контакт с большим актером. У Плотникова невероятно подвижная духовная структура – недаром за него так билась Лариса Шепитько, чтобы именно он сыграл Сотникова в «Восхождении».
Маме играть было сложнее всех. Она не могла не уважать свою героиню – бабушку Лермонтова, которая, конечно, безумно любила внука и боролась за его здоровье. Но Николай трактовал Арсеньеву как разлучницу отца и сына, виновницу чуть ли не всех несчастий Лермонтова. Думаю, что у обоих несколько субъективная оценка Арсеньевой, что, конечно, неизбежно.
С утра тщательно сделали мне прическу, опираясь на портрет матери. А в актерских комнатах уже ждало новое платье. В гостиной зажгли утренний мягкий свет, и платье заиграло, засветилось. Николай посмотрел на меня через глазок камеры и успокоился.
Я взяла на колени маленького Вовочку – трехлетнего Лермонтова – с такими же, как у поэта, удивленными глубокими черными глазами. Мы играли сцену, где мама будущего поэта играет на рояле и поет своему сыну. Лермонтов не помнил мотива и слов песни, но воспоминание об этом эпизоде пронес через всю свою недолгую жизнь.
Из окон падали лучи, наполняя гостиную золотистым светом. На коленях у Марии Михайловны в белой ночной рубашке сидел Мишенька и слушал, слушал чарующие, волшебные звуки, льющиеся из-под рук любимой матери. Звуки уносили его в беспредельность, говорили о красоте мира, пророчествовали жизненную драму, готовили к творческому подвигу. В глазах трехлетнего Миши блестели слезы, он тихонько обернулся на мать. Мария Михайловна пребывала во власти музыки – в ней было все несбывшееся и пророчество скорого ухода из жизни.
В этот же день снимался Ванюша. Ему пришлось повторить сцену, которую он так хорошо сыграл на пробе. Девятилетний Миша Лермонтов сидит в той же гостиной за тем же роялем. Вещи сохраняются дольше, чем люди. Он прикоснулся к клавишам, и в душе зазвучала мелодия, слышанная тогда на коленях у мамы. В глазах его загорелись слезы и потекли свободными ручейками по лицу. А он смотрел перед собой и видел пустую комнату, из которой навсегда ушла его мама.
Второй эпизод Ванюша сыграл на лестнице, ведущей наверх, в детскую.
Внизу, под лестницей, Арсеньева получила страшное известие о гибели брата Дмитрия.
– Убили, убили Митеньку, убили! – кричит она, не в силах совладать с собой.
Маленький Миша делает несколько шагов по лестнице, ноги его подкашиваются, в глазах – слезы страдания и боли. Он опускается на ступеньки и смотрит перед собой невидящими глазами.
Едем домой, Ваня радуется – удалось сыграть самому, и слезы были, он вновь и вновь переживает момент съемки. Да, рано к нему пришла эта радость актерского самопостижения – ощущения творчества, заложенного в тайниках собственной души и сердца.
ПотеряВечером позвонила Герасимовым, чтобы объяснить, почему я не была на занятиях во ВГИКе. Последние два года я помогала Герасимову в качестве педагога по мастерству актера.
К телефону подошла Эмма, племянница Тамары Федоровны. Говорила невнимательно, думала о другом: Сергею Апполинарьевичу стало плохо с сердцем, его увезли в больницу.
Всю ночь я не спала, думала об учителе, сказала вечером Коле о его болезни, решила во что бы то ни стало попасть к нему, чтобы поддержать, может быть, написать письмо. Ночь шла – я все думала и думала. Даже расстроилась к утру, что буду невыспавшаяся в кадре.
С утра готовилась к сложным кадрам – рождения Миши. Волосы распустили, я надела простую белую рубашку. Ждала в актерской комнате. Нужно было позвонить домой, чтобы вовремя привезли Ванюшу. К телефону подошла моя подруга Алла, по ее голосу я поняла: что-то случилось.
– Герасимов…
– Что? Что? – закричала я в трубку.
– Герасимов умер!
Я вскрикнула, нахлынули удушающие слезы. Положила трубку.
Боль невыносимая. Иду по длинным мосфильмовским коридорам, не пряча слез, да это было бы невозможно. Меня окликает Виктор Юшин: «Наташа, что случилось? Что с тобой?» Но я не могу отвечать, прохожу мимо, вхожу в декорацию Лермонтова, иду по анфиладам комнат в детскую к Коле. Беру его за руку и, рыдая:
– Герасимов умер.
Коля прижимает меня к себе:
– Не плачь, не надо. Ты же знаешь, как надо провожать. Ушел великий человек. Только теперь его правильно оценят, ну не надо, не плачь, ты ему мешаешь сейчас.
Я взяла себя в руки. Но на душе пустота – ужас потери. После Колиных слов я поняла: «Да, мы жалеем себя, когда плачем по ушедшим, – себя, свой потерянный контакт, свою привычную опеку, свою неоценимую часть жизни».
Мне трудно было встать, тяжело идти. Я боялась говорить с мамой. Но она уже знала. В актерской комнате сижу с фотографом Сергеем Ивановым, ставшим в последнее время нам другом, и тихо говорю. Говорю о нем, об учителе.
Он заменил мне отца.
Тут же вспоминаю об отце. Отец будет плакать (оказалось, правда), он любил его, просто много было причин, которые разъединяли их, но духовно они были очень близки. Когда на «Войне и Мире» отец потерял сознание (была даже зафиксирована клиническая смерть), то его первые слова были: «Если я умру, закончит Герасимов». Значит, знал, что нет более творчески близкого человека рядом. Ушел мой учитель! Человек, которого я любила как самого близкого и родного. Все в моей жизни связано с ним. Мое рождение – мама и папа встретились у него на курсе, сыграли первые роли в «Молодой гвардии». Все мое детство и юность. Мастерская, где я впервые почувствовала, что могу, могу играть. И всегда была поддержка. Он не прощал среднего. И не забывал похвалить, если видел удачу. От его оценок я могла проплакать под ливнем в долгом пути пешком от ВДНХ до Киевского вокзала и буквально воспарить.
Герасимов поверил мне как режиссеру, увидел во мне будущее.
Последнее свидание с ним. Они вместе с Тамарой Федоровной пришли к нам в гости. В этот день моей маме присвоили звание Народной артистки СССР.
Мы очень их ждали, особенно Ванюша.
За немногочисленные встречи он успел полюбить моих учителей. Ванюша сел за инструмент и сыграл в честь мамы свое сочинение. Герасимов сидел напротив меня, он молча слушал, вбирая каждый такт в свое сердце. Глаза блестели, он улыбался. После того, как Ваня закончил играть, он сказал: «Он мыслит в музыке, это очень интересно, большие серьезные формы и такие непростые – это поразительно». Они подарили маме хризантемы. Цветы долго стояли на столе у мамы…
