Николай Попель - Танки повернули на запад
Однако, окончив разбор, Ватутин сказал:
- В целом 1-я танковая армия поставленную задачу выполнила. В тяжелых боях сорвала замысел гитлеровского командования. Военный совет фронта считает, что танковая армия и ее корпуса заслужили звание гвардии. Материал представляется наркому...
Перед Ватутиным блокнот. На раскрытой странице фиолетовый столбец цифр. В двадцатидневных боях армия потеряла около половины танков. Велики потери в личном составе.
- Вы надеетесь на пополнение, - не то спрашивает, не то утверждает Ватутин. - Пополнения не будет. Ни одной машины, ни одного человека. Таково решение Ставки.
Он опустил на стол сильные руки с чуть припухшими пальцами и замолчал, давая нам возможность собраться с мыслями. Наступать, имея половину танков и обезлюдевшие батальоны?..
Ватутин переводит глаза с одного командира на другого. Все сидят притихшие, сосредоточенные.
- Думается мне, - снова заговорил командующий, - Ставка не могла, не имела возможности решить иначе. Сегодня резервы, людские и материальные, - одна из труднейших проблем. Под Курск, вы и сами видите, брошены гигантские силы. Они выполнили первую часть задачи, сорвали к чертовой матери германский замысел. Но новая территория, население, хлебные края Украины еще не освобождены. И металлургический юг еще у гитлеровцев. Напоминаю вам, товарищи командиры, об этом, чтобы вы искали резервы у себя, чтобы лучше берегли людей и технику...
Но какие резервы у танковой армии? Она не выплавляет металл и не собирает машины, не проводит мобилизацию, не комплектует запасные и маршевые роты, полки. Это, конечно, так. Но поля, где шли бои, они у нас. Танки с порванными гусеницами, пробитыми бортами, заклиненными башнями, поврежденными моторами стоят здесь, под боком. Протяни руку, приложи ее - не воскресишь ли остывшую сталь? Из двух, трех, пусть четырех машин - одна, и то благо.
Внутренний людской резерв армии - госпитали, команды выздоравливающих. В стрелковые части возвращаются легко раненные. Но среди танкистов такие ранения нечасты. В танк пуля или минный осколок не залетит. Танкиста стукнет так стукнет, обожжет так обожжет.
Механики-водители, башенные стрелки, командиры экипажей не задерживались в армейских госпиталях, эвакуировались в тыл. Ждать их возвращения долго. Да и не всегда, далеко не всегда выздоровевший танкист вернется в свою часть.
Врачи из лучших побуждений направляли раненых танкистов в эвакогоспитали и тогда, когда в этом не было особой нужды. Почему? Да потому, во-первых, что ранения в танке имеют свои особенности и не легко поддаются лечению. А во-вторых, стремились быстрее освободить носилки и койки для все прибывающих раненых и, составляя "Карточку передового района", не задумывались над тем, кто перед ними - механик-водитель или автоматчик.
Глупо было упрекать за это медиков. Тем более что и Военный совет прежде не предъявлял к ним подобных требований. Но теперь выходило, что и врачам танковой армии надо учиться и доучиваться.
3 августа на рассвете - утро было тихое, мирное, из оврагов тягуче плыл растворяющийся туман - грянули дивизионы "катюш". Их залпы подхватила артиллерия всех калибров - от бээмовской до полковой.
Три часа наши батареи и самолеты взрыхляли утонувшую в тревожном дыму землю, перемешивали ее с кусками бетона, бревен, железной арматуры и вражеских тел. Тем временем танки подошли к самому переднему краю.
И солдаты, занятые в окопах нехитрыми приготовлениями к атаке, облегченно вздохнули: значит, командиры говорили правду насчет танков...
Бурными потоками стекались к переднему краю нашей обороны боевые машины свежей танковой армии Ротмистрова. Недолго задерживались тут и, словно набрав воздуху в свои стальные легкие, опять устремлялись вперед.
Вероятно, только танкист, да к тому же начавший воевать летом сорок первого года, поймет чувства, охватившие в эту минуту меня, Катукова, Гетмана. Мы стояли, выпрямившись, в окопе и смотрели, жадно смотрели на обгонявшие одна другую "тридцатьчетверки", на эскадрильи молниеподобных штурмовиков, на величественно распластавших в небе крылья бомбардировщиков Но я скажу неправду, если умолчу о беспокойстве, которое не могла отогнать даже эта радость.
На исходном рубеже, слов нет, собран кулак, способный разнести в щепы вражескую оборону. Но потом, в прорыве, кулак станет растопыренной пятерней каж- -дый палец сам по себе. И тогда наши поредевшие корпуса, наши обезлюдевшие бригады окажутся в трудном положении.
Мы ничего не говорили, но каждый понимал мысли других.
- Где наша не пропадала, - произнес наконец Катуков,- где только нас Гитлер хоронить не собирался!.. Пошли, а то отстанем.
Он по-юношески легко выпрыгнул из окопа. И в рост, твердо, будто на плацу, направился к своему танку.
Гитлеровцы ждали чего угодно, только не нашего наступления. Их штабы не допускали и мысли о том, что русские части после кровавых, изнурительных боев под Обоянью способны атаковать давнюю, хорошо укрепленную оборону. Этот рубеж немцы готовили чуть не с зимы. Огневых точек, минных полей, проволочных заграждений и спиралей Бруно здесь было, наверно, не меньше, чем на пресловутом "атлантическом валу", которым геббельсовская пропаганда стращала наших неторопливых союзников... Но при самой предусмотрительной подготовке гитлеровцы то и дело попадали впросак. И в крупном, и в мелочах. Их губила неспособность здраво сопоставлять силы - свои и противника, трезво смотреть вперед. Они слишком легко поддавались гипнозу собственных хвастливых фраз.
Штаб генерал-полковника Готта именно в ночь на 3 августа назначил смену частей переднего края.
Лучшего момента для нападения не придумаешь. Артиллерийская подготовка накрыла и полки, подходившие к передовой, и тянущиеся в предвкушении отдыха к Харькову. На дорогах наши танки разбрасывали встречные потоки автомобилей. Немцы даже не успели снять предупредительные сигналы с минных полей. Так и торчали эти не предназначенные для нас указатели "Мinen".
В суете и панике противник запоздал со взрывом моста через речушку. У немецких саперов не оказалось под рукой взрывчатки. Они торопливо из ведер поливали керосином настил, готовились поджечь его.
Спичку бросили в ту минуту, когда к реке вышли наши танки. Две "тридцатьчетверки", не останавливаясь, с работающими пулеметами проскочили мост. Но остальные в нерешительности затормозили. Пламя плясало между потемневшими перилами.
На той стороне вокруг "тридцатьчетверки" вставали и опадали черные столбы. Машины метались по берегу.
В шлемофоне я услышал властный сухой голос:
- Вперед!.. На мост!..
Я назвался и спросил, кто командует.
