Василий Топильский - Розы на снегу
— А у них все важное и все срочное. То рвы копали, а теперь вот площадку расчищаем, аэродром строим.
— Перестань, Аннушка, — предупредила ее подруга. — Не дай бог, узнают про твои слова — несдобровать нам с тобой.
— Это точно. Мастер грозился, — обращаясь к Лиде, продолжала Аннушка. — За разглашение места работы — расстрел. — Помолчав с минуту, добавила: — Так что если доложишь им про нас, — она кивнула в сторону ребят, — знай — вон какую ораву беспризорными оставишь.
Лида не могла проглотить положенную в рот картошку. Горькая спазма сдавила горло, и вместе с тем от радости защемило сердце. Не выдержав, взволнованно заговорила:
— Дорогие вы мои! Я обязательно скажу про вас, но только не гитлеровцам. А нашим воинам, — тут Еремкина осеклась и смущенно закончила: — Когда они прогонят отсюда оккупантов…
От натопленной печки в избе было тепло. Спали прямо на полу, подложив под себя что только было возможно. Проснулась Еремкина от стука чугунами. Одна из женщин возилась около горящей печки, а вторая раскладывала по сумкам вареную картошку.
— Нам-то уже пора идти, — заговорила Аннушка, — а ты можешь еще подождать немного. Когда пойдешь, лопату возьми с собой. В случае чего скажешь: ночь работала, идешь отдыхать — подозрений меньше будет.
Потом переглянулись между собой, и Лида поняла, что они приняли какое-то решение.
— Вот что, — обращаясь к разведчице, сказала Аннушка. — Мы не знаем ни имени твоего, ни фамилии. Нам, может быть, и не нужно знать этого. Возьми вот это… — Она достала из-за пазухи и передала Лиде аккуратно свернутый лист бумаги. — Тут карта с надписями на немецком языке. Передал нам ее один человек вроде тебя и просил как можно быстрей переправить нашим. Сам не мог, — ранили его смертельно. Спрячь только получше.
— Не беспокойтесь, — горячо заверила Лида, — завтра утром все это будет там, где нужно.
Женщины ушли. Быстро собралась и Лида. С лопатой и сумкой за плечами она вышла на улицу. Без особых приключений добралась до станции Гостинополье. Правда, по дороге Лиду задержал патруль, но выручили «легенда» и милая улыбка в адрес офицера, к которому солдаты привели девушку.
На станции Лида решила зайти в будку стрелочника. Дежурившая там женщина средних лет с удивлением, но беззлобно сказала:
— Сюда же нельзя.
— Я ненадолго, — проговорила Лида. — Обогреюсь немного и уйду.
— Ладно уж, пришла — так грейся. Солдаты заявятся к ночи. По ночам немцы сами дежурят, — объяснила стрелочница, — русским не доверяют.
Слово за слово, завязался разговор. Дежурная оказалась не только разговорчивой, но и очень осведомленной. От нее Лида узнала, что полные поезда не прибывают в Гостинополье, а подаются только отдельные вагоны. Грузы выгружают сразу в машины и отвозят на склад, который находится за километр южнее станции. Много груза переправляют за Волхов.
За окном стало сереть. Еремкина заторопилась к «больной матери» в Морозово. Всю ночь не шла — бежала. Когда услышала знакомое «Стой!», обессиленная, опустилась на снег. К ней подошел человек в белом маскхалате, помог подняться.
В восемь часов утра Еремкина была уже в землянке и докладывала майору Левухину о выполнении задания. Рассказывала торопливо, сбивчиво, возбужденно, отчего бледность щек сменялась ярким румянцем. Потом они оба склонились над картой.
— Молодец! — сказал майор, отпуская Лиду отдыхать. — Считай — первое задание выполнила отлично.
ЧЕРНОЕ ДЕЛО
Через неделю Еремкина вторично побывала в местах, где проводила первую в своей жизни разведку. С радостью узнала она о том, что на месте оборудованного нового аэродрома валяются остовы сгоревших бензозаправщиков и не успевших взлететь самолетов, а на станциях Глажево и Теребочево станционные пути почти полностью разрушены, завалены изуродованными вагонами.
За второй разведкой последовала третья, четвертая. Однажды во время очередного отдыха Лида решила сходить в Волхов в надежде увидеть там кого-нибудь из знакомых. В городе было все так же безлюдно, хмуро, напряженно. Кроме военных, почти никого не видно. И вдруг она услышала, как кто-то окликнул ее по имени. Оглянулась — дорожный попутчик Николай.
В эту встречу он был совсем другой — какой-то суетливый, настороженный. О себе старался не говорить, а больше выспрашивал Лиду о ее делах, успехах на партизанском поприще.
— Да я еще ничего особенного не сделала, — отвечала девушка.
— Зачем такая скромность? — не отставал Николай. — Я-то уж представляю ваши походы: глухая морозная ночь, кругом лес, настораживает каждый шорох куста. Кругом чужие люди, а вы идете, смотрите…
— А почему чужие? — перебила Лида. — Там много и своих людей. Да и не следует об этом говорить.
— Хорошо. Не надо, значит, больше не буду, — согласился Николай. — Хотелось бы мне встречаться с вами почаще.
— Это не так просто, — вздохнула Лида.
— Ну давайте встретимся завтра или послезавтра.
— Нет, это невозможно.
— Значит, уходите?
— Не спрашивайте.
— Еще один вопрос: когда вернетесь обратно?
— Не знаю.
— Через неделю встретимся, хотя бы опять здесь?
— Может быть.
— Я буду ждать…
На четвертый день после этой встречи в районе Гостинополья Еремкина была арестована агентами фашистской армейской разведки во время бомбежки переправы через Волхов. В здании Островско-Веденского монастыря ее допрашивал офицер абвера в чипе майора. Лида назвала вымышленную фамилию и сказала, что шла в село Прусынская Горка.
Переводчик перевел ее слова и, выслушав офицера, задал Лиде два вопроса:
— Где находилась во время налета русских самолетов?
— Там, где проходила колонна грузовиков по льду.
— Чем изволила заниматься?
— Испугалась я, господин офицер, — Лида выдавила улыбку, — так страшно было, что не помню, как на лед вбежала.
Гитлеровец встал из-за стола, приблизился к Лиде и, ударив девушку кулаком в живот, крикнул отчетливо по-русски:
— Врешь, стерва!
Когда Еремкина пришла в себя, в комнату кто-то вошел. Майор через переводчика обратился к нему:
— Посмотрите на эту девушку — не встречалась ли она вам где-нибудь?
Вошедший подошел к лежавшей на полу Лиде. Взгляды их встретились. Лида вздрогнула: рядом стоял Николай. Блудливо улыбаясь, он сказал:
— Это, господин майор, Еремкина, разведчица…
— Гадина. Какая гадина, — прошептала, содрогаясь, Лида.
…Четыре часа ночи. Истерзанную Еремкину вывели на улицу. Холодный ветер вырывался из закоулков разрушенных домов. Издали доносились артиллерийские залпы. Гитлеровцы подвели Лиду к реке, к месту, где днем была погребена колонна немецких машин. Мороз еще не успел затянуть льдом огромные полыньи…
