Милош Кратохвил - Ян Гус
Процесс Гуса представлял собою лишь незначительный эпизод в ходе всего собора. И даже те, кто понимал, насколько опасен Гус, рассматривали все дело лишь как случай проявления ереси, которую нужно любой ценой устранить, как, впрочем, и всякую ересь вообще. На первый план интересов и действий собора выдвигались заботы и проблемы гораздо большего европейского и даже мирового значения. Но вскоре стало ясно, что эпизод с чешским «еретиком» Гусом по своим серьезным последствиям затмил все эти «всемирно-исторические проблемы».
После сожжения Гуса Констанцский собор продолжался еще почти три года, до апреля 1418 года. Но результаты его были плачевны. Из трех основных задач, стоявших перед собором, была выполнена, по сути дела, лишь одна: собор покончил с затяжным расколом и восстановил единство в верхах католической церкви, низложив трех пап и избрав (в ноябре 1417 года) на их место нового, «единственно законного», — Мартина V Зато все задуманные великие реформы церкви свелись к нескольким мелким, частичным изменениям. Собор не решился вскрыть корень зла — это слишком затронуло бы интересы духовенства и главным образом материальные. Что же касается борьбы с ересью, то здесь собор мог похвалиться лишь осуждением трудов Уиклифа и казнью Гуса, за которой менее чем через год последовала мученическая смерть еще одного чеха, друга и соратника Гуса — Иеронима Пражского.
Бесконечные и сложные совещания, торжественные заседания, политические шаги, договоры, заявления, планы, программы, вся дипломатия и интриги Констанцского собора легким дымом развеялись в вихре времен. До последнего слова и буквы исполнились пророческие слова Гуса: «Разлетятся они (члены собора) мотылькам подобно, а решения их будут — паутина».
Единственное из всех дел Констанцского собора пережило века, оставаясь нетленным, было именно то дело, которое собор старался уничтожить, изгладить из памяти людской: воспоминание о Гусе и сила его учения. Искры констанцского костра зажгли вскоре пожар. Из слов Гуса выковали гуситы и духовное оружие свое и булаву Жижки. Старый феодальный мир вынужден был созвать под свои знамена стотысячные армии крестоносцев, снова и снова пытаясь расправиться с гуситской Чехией, как Констанцский собор расправился с Гусом. Но несокрушима мощь правды! Неудача за неудачей постигала судей Гуса, исполнителей их воли и последователей. И когда крупнейший поход крестоносцев потерпел в 1431 году позорное поражение у Домажлиц (крестоносцы обратились в бегство, едва заслышав боевую песнь приближавшихся гуситов), папе, императору и их вассалам пришлось признать свое бессилие, признать, что мечом нельзя одержать победу над «Божьими бойцами», нельзя одолеть тех, за которыми правда будущего. «Божья правда» — называли ее гуситы, но что это было, как не та правда, те законы, тот строй, который делает мир более справедливым, таким, чтобы людям лучше жилось? И это понимание «Божьей правды» гуситы сознательно внесли позднее в свою программу, доказательством чего являются современные им проповеди, статьи и организации и, наконец, как самый выразительный пример — сам гуситский Табор[35] периода его основания и первых лет существования. Естественно, что именно этим стремлениям установить более справедливый общественный порядок препятствовал бесчеловечный, устаревший феодальный строй, поддерживаемый и поощряемый прежде всего церковью — самым могущественным феодалом средневековья.
Чтобы по достоинству оценить все величие мужества, с которым Гус выступил против церкви, нужно представить себе ее безграничное могущество в ту эпоху. Она действительно была сильнейшей мировой державой. Вознесенная над всеми мирянами — от монарха до последнего крепостного, она царила над ними именем бога как его наместник и провозглашала себя единственным посредником между богом и людьми. Она утверждала, что в ее руках спасение души человека и что она властна распоряжаться душами верующих в посмертной жизни: послушные церкви попадут в рай, прогрешившие против нее не минуют ада. К тому же все учение церкви основывалось на том, что загробная жизнь с ее вечными блаженством или муками гораздо важнее преходящего земного существования. За этим крылась тщательно продуманная мысль: к чему заботиться о том, как прожить эту короткую часть жизни? К чему стремиться изменять ее, улучшать, если она столь мало значит? Лучше использовать ее для того, чтобы обеспечить себе блаженство в «царствии небесном». А этого можно достичь прежде всего покорностью и служением церкви и власти, данной от бога. Зачем же противиться и восставать против тягот такого служения? Ведь наоборот, только в страданиях и испытаниях земной жизни добивается человек права на посмертное вознаграждение — вечное блаженство, которого нет и быть не может в этом тленном мире! А человек средневековья глубоко верил в рай и ад и потому находился в плену страха, который церковь использовала для господства над ним.
Именно это позволило ей править верующими в своих собственных интересах и в интересах светской власти, охотно поддерживавшей выгодную для них политику церкви. Так церковь усиливалась в политическом отношении, богатела и укрепляла свое положение. Огромные материальные богатства, принцип непререкаемости авторитета, в котором никто не смел усомниться, и учение о неизменности порядка в мире, созданного по воле божьей, — вот три краеугольных камня, на которые опиралась римская церковь.
И против этой-то сильнейшей державы мира ополчился Гус!
Только в самом начале своей борьбы мог он рассчитывать на поддержку университета и королевского двора. Церкви удалось вскоре лишить его этих союзников и обезвредить их. Под конец Гусу остались верны лишь несколько самых смелых друзей, бессильных поодиночке — как Иероним! — и большая община его слушателей из народа, у которых уже и подавно не было средств защитить его. Так в столкновении со страшным противником Гусу оставалось надеяться исключительно на свои собственные силы.
Это был поединок маленького безоружного Давида с тысячью всемогущих Голиафов.
И в этом поединке Гус победил!
Церковь и ее союзники — феодалы — физически уничтожили Гуса. Но перед мыслью его, неустрашимой, нетленной, они капитулировали. Капитулировали тогда, когда дух Гуса, его слова и борьба стали духом, словом и борьбой тысяч людей, чье право на жизнь с самого начала было той почвой, на которой возросло учение Гуса.
Через семнадцать лет после смерти магистра Яна феодальному миру пришлось отбросить меч, выбитый из его рук гуситами, и смиренно согласиться на то, в чем было отказано Гусу. По поручению папы и императора Сигизмунда новый вселенский собор, созванный в Базеле, пригласил в 1432 году гуситов, но уже не для суда над ними, а чтобы вести с ними, как с равными, переговоры и диспуты по тем самым вопросам, за которые был сожжен магистр Ян.
