Феликс Кузнецов - ПУБЛИЦИСТЫ 1860-х ГОДОВ
«Потребность в ассоциации всегда чувствовалась и в русском обществе. Она выражалась в разных формах, — то в общинном владении землею, то в рабочей артели, то в промышленных и торговых компаниях…» — пишет он в той же июльской «Домашней летописи» за 1863 год, но в отличие от Герцена и Чернышевского Благосветлов ориентируется не столько на спасительную крестьянскую общину, сколько на пропаганду идеи ассоциации, социалистических, «общинных» начал вообще. Его отношение к общине с достаточной определенностью выражено в «Домашней летописи» октябрьской книжки журнала за 1863 год: «В массе русского народа общинное начало уцелело в его первобытном состоянии, и если б оно осмыслилось более развитыми индивидуальными силами и более здравыми экономическими понятиями, то никакая внешняя сила, откуда бы она ни давила на народ, не могла бы уничтожить это начало. Проявления его, нет сомнения, всегда были слабы, или, лучше сказать, они всегда находились в пассивном отношении к историческому движению, но признаки его жизни остались доселе. И если б можно было на будущее время отстранить те посторонние влияния, которые мешают развитию общинного начала, то оно со временем удесятерило бы наши силы и разрешило бы множество теперь самых неразрешимых вопросов» (1863, 10,III, 50).
Если бы… Но, отчаявшись дождаться революции, которая устранила бы «посторонние влияния», мешающие развитию общинного начала, Благосветлов снимает вопрос об общине с повестки дня. Идею общины, объединяющей людей на основе интуитивного «артельного духа» русских крестьян, он заменяет идеей «промышленно-экономической ассоциации», в основе которой лежит высокая сознательность ее членов. В традициях западноевропейских утопистов Благосветлов пишет: «Чтобы придать жизнь общинному началу, надо отбросить излишние взаимные антипатии, сойтись ближе людям, разъединенным историческими перегородками, узнать получше друг друга и примириться друг с другом. В этом отношении сближение с народом становится для нас не пустой фразой славянофилов и почвенников, а практическим делом» («Домашняя летопись», 1863, 10).
Нет ли противоречия между этими вот призывами к «примирению» и «сближению» друг с другом и мечтой Благосветлова о народной революции, его глубокой неудовлетворенностью «рабьим» чувством и покорностью народа? Для нас оно бесспорно. Для него, как ни странно, этого противоречия не было, потому что Благосветлов чисто просветительски подразделял политическую и социальную сферы жизни народа. Не с самодержавием призывал здесь примиряться Благосветлов. Не либеральную конституцию имел он в виду, когда именовал идею социализма «мирным реформатором». Принцип ассоциации, идея социализма, по его мнению, могли реформировать социальную, экономическую жизнь страны, поднять ее благосостояние и народное самосознание, — а если это будет, то «что сможет помешать» развитому и экономически сильному народу завоевать и политическую свободу, сделаться «счастливым во всех отношениях»?
Особенностью позиции Благосветлова было то, что, сохраняя последовательный революционный демократизм в отношении принципов самодержавия и крепостничества, он разделял просветительские утопии европейских социалистов о возможностях классового мира в ассоциациях, где, перевоспитанные силой знания, эксплуататоры превратятся в руководителей народного труда. А следовательно, в противников самодержавия.
Эта наивная точка зрения была подробно развита Писаревым в «Реалистах», а чуть позже, в 1865 году, подвергнута им же язвительной, уничтожающей критике в работе «Исторические идеи Огюста Конта». Знаменательно, что и Благосветлов в том же 1865 году в статье, посвященной Оуэну (1865, № 11), уже весьма критически относится к просветительским иллюзиям классика европейского утопического социализма. Как известно, Оуэн мечтал установить социализм путем убеждения и воспитания людей, причем «хотел из самих врагов сделать себе друзей и найти в них подспорье осуществлению реформы». Этот путь Благосветлов считает теперь безнадежным. «…Та часть общества, в пользу которой он работал, не могла идти за ним, потому что не понимала его стремлений, а та часть, которая понимала его, но держалась обеими руками за свои милые предрассудки и привилегии, старалась задушить его идею рассчитанной клеветой или молчанием. И в этом все несчастье таких деятелей, как Овен». В противоречие со своими более ранними высказываниями Благосветлов проводит в своей статье об Оуэне ту мысль, что для осуществления принципа ассоциации «одного убеждения мало, а нужно еще и дело, т.е. радикальная перестройка новых общественных условий». Одно нравственное воспитание, без изменения общественных порядков, ничего не изменит. «Наши доморощенные моралисты, — говорит Благосветлов, — ужасно любят трактовать о благодетельных последствиях нравственного воспитания», но они забывают, что «между условиями действительной жизни и тем, что мы называем нравственностью, существует самая неразрывная связь. Можно сколько угодно проповедовать о своих личных добродетелях, но в общем итоге они будут ни выше, ни ниже того уровня, на котором стоит весь общественный строй». Вот почему, будучи последовательным, Оуэн «должен был начать и окончить преобразованием самого общества, — его учреждений, условий жизни официальной и частной, одним словом, всего, что противоречило в английской нации образованию нового, социального характера».
Бесспорно, идейные искания Благосветлова в пору шестидесятых годов были противоречивыми. Как и Писарев, он отступал от форм классического революционного демократизма, далеко не во всем оставался на уровне Чернышевского, и в этой связи ему можно предъявить немало обвинений. Но наша задача — не обвинять, а исследовать. Трудность идейных поисков Благосветлова и его журнала во второй половине шестидесятых годов объяснялась прежде всего трудностями времени, изменением исторической обстановки, потребовавшими изменения стратегии и тактики освободительной борьбы. Началась полоса идейных исканий и даже метаний, полоса ожесточенных, споров и дискуссий о путях освобождения страны.
Новый курс на длительную подготовку страны к коренным преобразованиям вырабатывался в муках, в борьбе и спорах — вспомним знаменитый «раскол в нигилистах». Эта горячая, неуемная полемика «Современника» и «Русского слова», начавшаяся в 1864 году и доставившая так много удовольствия реакционному лагерю, была вызвана все той же объективной потребностью поиска новых путей освободительного движения в условиях, когда массы спят. Если деятели «Современника», в частности Антонович, пытались догматически хранить старые предания, Писарев и Благосветлов выносили на общественное обсуждение новые идея, новые методы освободительной борьбы.
