Пьер Клостерман - Большое шоу. Вторая мировая глазами французского летчика
Все это продолжалось секунды. Никогда ранее я не испытывал такой неожиданной паники, которая берет за горло после уничтожения вражеского самолета. Вся сдерживаемая энергия вдруг высвобождается, и остается единственное чувство — апатия. Исчезает уверенность в собственных силах. Приходится снова начинать весь изматывающий процесс накопления энергии, концентрации воли и восстановления напряжения измотанных мышц. Чтобы обеспечить это, приходится идти на самый дикий маневр, как если бы все немецкие истребители во всем люфтваффе соединились вместе и сосредоточили свою угрозу исключительно на мне. Затем снова вспышка энергии, партнерство плоти и металла.
Справа от меня «спитфайр» оторвался и пикировал за «фокке-вульфом». Я уловил проблеск опознавательных знаков — «LO-B»; это был Кен. Я должен прикрыть его и, уклоняясь от нескольких решительных атак немцев, пошел на крутое спиральное пикирование — они двигались слишком быстро, чтобы преследовать меня.
Кен стрелял; его крылья извергали длинные хвосты коричневого дыма и поток порожней тары. Поглощенный наблюдением за ним, я не обращал внимания ни на что другое. Появилась тень, накрывшая мою кабину. Я посмотрел вверх. В 30 футах надо мной прошло огромное, забрызганное маслом «брюхо» «фокке-вульфа». Он не заметил меня и открыл огонь по Кену.
Инстинктивно я дросселировал прямо вниз, слегка надавил на ручку управления, прицелился и на дальности прямого выстрела открыл огонь. Поток стали извергался из четырех пулеметов и двух орудий, которые ударили по нему с расстояния 150 ярдов, прямо там, где крыло правого борта соединялось с фюзеляжем. «Фокке-вульф» затрясся и резко ушел влево, его правое крыло согнулось в ливне вспышек, разделяя компанию с фюзеляжем, сминая хвост самолета и проносясь со свистом в потоке фрагментов.
Я едва оправился от этого сюрприза, как меня атаковали другие шесть «фокке-вульфов». Появилось смятение, и я превратился в ненормального. Пот лил с меня, и рука без перчатки соскользнула на ручку управления.
На высоте 3000 футов отделение Фрэнка пыталось продержаться в крутящейся массе «фокке-вульфов».
Единственное, что можно было сделать в данной ситуации, — это продолжать непрерывно поворачивать, пока 152-я не выстроится — в своей обычной тактике — для пикирующих атак, после которых последуют вертикальные подъемы. На нашей стороне был один фактор; мы сражались в 15 милях от нашей базы, а немцы от своей — в 150. Они бы первыми вышли из строя.
Однако я был сыт по горло этой канителью. Мне удалось зацепить одного, кто медленно выпрямлялся после подъема: снаряды взрывались под его «брюхом». Привычный штопор и привычный след густого черного дыма. Было бы рискованно следовать за ним — прямо надо мной сразу же появились полдюжины других. Я не был уверен, что сбил его «наверняка», хотелось убедиться в этом, как факте «наиболее вероятном», но в любом случае убедиться в этом не было времени. Мое орудие с левого борта зажало. Я выпустил в «фокке-вульф», выполнявший безупречную бочку, мои оставшиеся двадцать или почти двадцать снарядов с правого борта. Какая потрясающая идея — выполнять бочку в середине стычки! Как говорят британцы, всему свое время!
«Фокке-вульф», казалось, получил достаточно и показывал признаки слабости. В отличие от трех или четырех, продолжающих атаковать, он взяли курс на юг. Я воспользовался возможностью осторожно, боком пробиться к облакам. Я ликовал, так как за сорок минут мне трижды повезло — сбил три самолета, два из которых будут подтверждены, мне также удалось повредить два других. Я не отказал себе в удовольствии выполнить пять победных бочек над Лонгли, на радость местным жителям.
Мы с Жаком только что вернулись из путешествия, где рассеивали огонь в районе Сент-Ло. Нас встретил густой зенитный огонь вдоль впалой тропинки, переполненной немецкими грузовиками. Одного пробега было достаточно, чтобы уничтожить их. Под броней под моим креслом взорвался снаряд. Я осторожно поднялся на высоту 3000 футов. Несмотря на мой срочный звонок, Жак совершил три атаки сквозь заградительный огонь трассирующих снарядов. Его самолет был изрешечен дырами.
Перед получением пайка, состоящего из солонины и консервированной моркови, мы выпили в столовой кружку пива. Лэнсли, который со смущением наблюдал за нами несколько минут, в конце концов присоединился к нам. Он заказал у бармена пиво, а затем поспешно, беря быка за рога, сболтнул, что обо мне вспоминали начальники оперативного отдела.
Я ждал и боялся этого в течение двух недель. Медики разузнали обо мне и тайно удваивали дозу бензедрина, чтобы мои нервы протянули немного дольше. Ублюдок, должно быть, послал доклад.
В конце концов, это была его работа, а я определенно был в плохой форме. Сам Жак несколько раз говорил, что у меня нервный тик, как у наркомана со стажем. За две недели я потерял около семи килограммов веса.
Я не хотел покидать звено, особенно в тот момент. Я был в той стадии нервной депрессии, когда ничего не боишься, просто не осознаешь опасности. На этой стадии рефлексы исчезают, летаешь механически и получаешь искусственное удовлетворение, возникающее под воздействием бензедрина и усталости.
Через несколько часов усиленно охраняемая «дакота» приземлилась на В-2. Самолет вел сэр Арчибальд Синклер, министр авиации, в сопровождении маршала авиации сэра Артура Конингэма. Вторые тактические военно-воздушные силы и вице-маршал авиации X. Дж. Бродхёрст, группа АОС-83. Это была обычная проверка морального состояния.
Министр увидел нас такими, как мы были: грязными, небритыми, в пыли, уставшими. Контраст между ним, в его безупречных полосатых брюках и визитке, и нами, в забрызганных грязью униформах и закопченных шарфах, был абсурдным. Министр выказал истинно британское спокойствие, особенно когда в середине его речи над аэродромом низко пролетел «фокке-вульф». Зенитная артиллерия открыла огонь, куски снарядов летели словно дождь и стоял общий шум, по он продолжал говорить, даже не поднимая головы. Жак прошептал, что, возможно, он был очень глухим и очень близоруким.
Он особенно отметил трех французских пилотов в отряде — Жака, Обертина и меня — и поздравил нас с успехами. Затем, достав маленькую коробочку из своего кармана, сдержанно вручил мне DFC.
Позже я сел на свою походную кровать и с унылым видом пришил ленточку на мою униформу, окруженный своими неопрятными пожитками, которые я собирался упаковать на энное время.
