Владимир Львов - Альберт Эйнштейн
— Вы имеете в виду «Люди-боги»?
— Да. Одна из глав этого романа называется «Тень Эйнштейна» или что-то в этом роде. Роман сам по себе превосходен и подлинно поэтически рисует жизнь людей в обществе, устроенном лучше, чем наше. Сатирическое изображение некоторых ископаемых деятелей нашей современности — там выведен, между прочим, мистер Черчилль — также сделано кистью мастера. Но что касается научной основы сюжета, то приходится только развести руками… Сюжет держится на том, что «существует» — «согласно Эйнштейну», заметьте! — четвертое измерение пространства, в котором «располагаются параллельно друг другу трехмерные миры, подобно листкам книги»… Расстояние между соседними вселенными пустяковое — какой-нибудь метр или фут, — но этот метр пролегает «по четвертому перпендикуляру». Остается только сделать шаг по этому перпендикуляру, чтобы попасть в другой мир! Это и совершают персонажи «Людей-богов». Нечего говорить, что в отношении научной осведомленности по поводу истинного смысла «четвертой координаты» знаменитый писатель ушел немногим дальше моего девятилетнего сына Эдуарда!
— Папа и его кардиналы тоже проявляют повышенный интерес к вашей теории, — заметил собеседник. — Разнесся слух, что «согласно теории относительности» картина мира Коперника «совершенно равноправна» картине Птолемея. Безразлично, иными словами, считать ли, что Земля обращается вокруг Солнца или Солнце движется вокруг Земли. А если так, тогда инквизиторы, сжегшие на костре Джордано Бруно и судившие Галилея, были не так уж не правы! Что вы на это скажете?
— Скажу, что это мнение вздорно. Оно коренится в недостаточном понимании теории относительности и ее подлинного смысла. Не могут или не хотят понять, что нужно отличать математическую структуру законов природы от их физического содержания. Теория относительности — частная и общая — действительно устанавливает, что все механические системы равноценны с точки зрения математического описания событий, но это вовсе не противоречит тому, что сами события физически реально происходят в совершенно определенной системе. Равномерно движущийся поезд, например, может рассматриваться как «покоящийся», а рельсы со всею окружающей местностью как «равномерно движущиеся». Это значит, что формулировка законов природы не зависит от выбора системы «поезд» или «местность», но машинист на паровозе, он-то ведь знает, что топит и смазывает паровоз, а не окружающую местность! И если мы обратимся к системам «Земля» и «Солнце», то опять увидим, что физически фиксация всех движений внутри планетного мира должна быть произведена по отношению к Солнцу, и только к Солнцу. Это ясно уже из того, что точка общего центра масс Земли и Солнца располагается внутри объема, занимаемого Солнцем. Таким образом, общая теория относительности пользуется физической картиной мира Коперника совершенно в такой же мере, как и ньютоновская механика. И, скажем, предсказание насчет векового перемещения орбиты Меркурия сделано теорией относительности в рамках именно картины Коперника! То же самое можно сказать и о прогнозе, касающемся отклонения лучей света в поле тяготения Солнца… Я не знаю, что думает на этот счет его святейшество папа, но что касается меня, то физическая реальность гелиоцентрической системы для меня несомненна. И я полагаю также, что Николаю Копернику, больше чем кому-либо другому, мы должны быть признательны за освобождение человеческой мысли от цепей клерикального гнета, сковывавшего науку!
Эйнштейн помолчал, и собеседник увидел, как изменилось вдруг и стало серьезным его лицо. Он продолжал:
— Есть, вероятно, еще одна причина того необычного общественного отклика, который мы сейчас наблюдаем: контраст с только что пережитой ужасной войной. Люди устали от зрелища смерти и разрушения. И вот они прочли в газетах об открытии в науке, сделанном совместными усилиями ученых двух еще вчера враждовавших лагерей. И это событие потрясло народы, увидевшие в этом путь к мирной, лучшей жизни… Но если уж говорить о событиях в науке, то произошло нечто, заслуживающее гораздо больше внимания, чем отклонение света звезд и «подтверждение теории Эйнштейна».
2
Он рассказал об опыте Эрнеста Резерфорда, расколовшего 6 июня 1919 года ядро атома азота. Десять лет шел англичанин к этой цели, и вот она достигнута. Установкой для опыта, кстати, служили простой деревянный некрашеный ящик и крупинка соли радия! В те же дни Фрэнсис Астон в Кембридже — с помощью уже гораздо более сложного прибора — измерил, с точностью до третьего десятичного знака, веса атомных ядер ряда элементов. При этом оказалось, что в одной и той же клетке менделеевской таблицы может помещаться по нескольку сортов ядер атомов разного веса. Соотечественник Астона Фредерик Содди еще до войны придумал для этих атомов (и соответствующих им элементов) новое и довольно-таки непривычно звучащее название: «изотопы»!
— Но самое интересное, — продолжал Эйнштейн, — впереди. Прикинув с карандашом сумму масс ядер (и их осколков) до и после бомбардировки, Резерфорд и Астон нашли, что баланс не сходится! Еще до войны, впрочем, мой друг Ланжевен в Париже складывал веса четырех ядер водорода: 1,008+1,008+1,008+1,008=4,032. Он сравнил затем эту цифру с весом ядра гелия (состоящего как раз из четырех водородных ядер[43]) и обнаружил «утечку» в 0,032 единиц массы. Куда девалась эта разница? Она выделилась в момент слияния четырех ядер, выделилась вместе с энергией… Формула Е=тс2 приходит тут на помощь, и мы можем подсчитать эту энергию: 20 миллиардов калорий на литр водорода. В других случаях выделение массы и энергии должно происходить не при слиянии, а, наоборот, при распадении ядер. В опытах Резерфорда тоже выделялась (или поглощалась) энергия, но речь шла там, в этих опытах, не о литрах и даже не о миллиграммах расщепленного вещества, а об отдельных расколотых ядрах… Вы спрашиваете, не наступит ли день, когда человечество научится извлекать эту атомную энергию в большом масштабе? Нужно ли это? Есть ли смысл топить печь динамитом? Если мы научимся дробить атомы, эти миллиарды калорий ринутся на нас с безудержной силой! Все бомбардировки всех прошлых войн, взятые вместе, оказались бы детской игрой рядом с разрушительным действием атомов, содержащихся в двух-трех ведрах угля… Мой друг Пфлюгер пишет в своей статье по поводу моей теории, что «через сто лет мы еще поговорим об этом» (то есть о выделении внутриатомной энергии)… Я же думаю, что для человечества будет лучше, если этот прогноз окажется неверным. Пусть это не произойдет ни через сто, ни через двести лет!
