Геннадий Соболев - Русская революция и «немецкое золото»
Вопрос о явке Ленина на суд имел общепартийное значение и обсуждался неоднократно большевистским руководством. Состоявшееся 13 – 14 июля 1917 г. расширенное совещание ЦК РСДРП(б) совместно с представителями петроградской и московской организаций большевиков высказалось против явки Ленина на суд. Ввиду того, что среди большевиков не было единого мнения по этому вопросу, он был внесен на обсуждение состоявшегося в конце июля VI съезда РСДРП(б). Но и здесь были высказаны мнения за и против явки Ленина на суд. Выступавший с политическим докладом И. В. Сталин, считал, что «пока положение еще не выяснилось, пока еще идет глухая борьба между властью официальной и властью фактической, нет для товарищей никакого смысла являться к властям. Если же во главе будет стоять власть, которая сможет гарантировать наших товарищей от насилий, которая будет иметь хоть некоторую честь… они явятся»[366]. Наиболее последовательную позицию по этому вопросу занял на съезде Н. И. Бухарин, который, пожалуй, был единственным оратором, коснувшимся выдвинутых против Ленина обвинений по существу. «Основной документ – показания Ермоленко, – говорил он. – А Ермоленко – шпион немецкого штаба. Затем Алексинский, который как охранник присутствует на допросе товарищей и которого не допускают в совет, называя его грязным. На этом суде будет ряд документов, устанавливающих связь с Ганецким, а Ганецкого с Парвусом, а Парвус писал о Ленине. Докажите, что Парвус – не шпион! Чтобы распутать все, нужны совершенно иные условия, а их в ближайшем будущем мы не будем иметь. Мы должны вести кампанию против этих лиц и категорически требовать не суда присяжных, а суда и следствия из представителей революционных партий»[367]. Именно предложенная Бухариным резолюция «О неявке т. Ленина на суд» и была единогласно принята съездом. В ней отмечалось: «Считая, что устанавливающиеся теперь приемы полицейско-охранных преследований и деятельности прокуратуры восстанавливают, как то признал и ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов, нравы щегловитовского режима, полагая, что при таких условиях нет абсолютно никаких гарантий не только беспристрастного судопроизводства, но и элементарной безопасности привлекаемых к суду, съезд РСДРП выражает свой горячий протест против возмутительной прокурорско-шпионски-полицейской травли вождей революционного пролетариата, шлет свой привет тт. Ленину, Зиновьеву, Троцкому и др. и надеется увидеть их снова в рядах партии революционного пролетариата»[368]. В отличие от Ленина и Зиновьева, скрывавшихся в подполье, другие вожди – Каменев, Троцкий, Луначарский и др. находились в тюрьме.
Согласившись с решением большевистского руководства о неявке на суд, Ленин отнюдь не уклонился от борьбы за свою политическую реабилитацию, выступив с целым рядом статей против выдвинутых в его адрес обвинений. В выпущенном 6 июля «Листке «Правды»« было напечатано сразу пять его статей: «Где власть и где контрреволюция?», «Гнусные клеветы черносотенных газет и Алексинского», «Злословие и факты», «Близко к сути» и «Новое дело Дрейфуса»[369]. Некоторые современные биографы Ленина полагают что в этих и других статьях вождь большевиков защищался вяло и неубедительно. С высоты сегодняшних знаний, представлений и предпочтений может казаться и так. Но публично поставленные в них вопросы относительно сути и формы выдвинутых против большевиков обвинений, а также их аргументации имели принципиально важное значение для формирования общественного мнения. Ленинские характеристики Алексинского и Ермоленко поставили под сомнение достоверность и ценность составленного в министерстве юстиции «документа». При этом заданный Лениным в одной из этих статей вопрос – «Разве же мыслимо, при сколько-нибудь правильном ведении дела, чтобы протоколы допроса, принадлежащие штабу, печатались в черносотенной прессе до назначения следствия или до ареста подозреваемых?»[370] – заранее ставил следствие в трудное положение. Вместе с тем нельзя не отметить, что категорическое отрицание Лениным всяких отношений с Ганецким, его утверждение, что «никаких денег ни от Ганецкого, ни от Козловского большевики не получали»[371], ставило в ложное положение его самого, по крайней мере, с точки зрения современного исследователя. Что же касается до обвинений в пособничестве германскому генеральному штабу организацией восстания в Петрограде, то здесь Ленин в своем отрицании имел основания стоять до конца. Ибо обнаружить реальный «германский след» в событиях 3 – 5 июля даже по опубликованным теперь документам МИД Германии не представляется возможным: они позволяют говорить о заинтересованности немецкой стороны в большевистском движении, о стремлении помочь Ленину в связи с выдвинутым против него обвинением в том, что он немецкий агент. В самом деле вот что, например, сообщает советник германского представительства в Стокгольме Штоббе канцлеру Бетман-Гольвегу накануне июльских событий: «Согласно сообщениям из Петрограда, в здешних газетах, а также из других источников явствует, что влияние группы Ленина, к сожалению, уменьшилось… Ослабление влияния большевиков вызвано частично наступлением, а частично необычностью требований группы Ленина. Эти требования, наиболее крайним из которых является экспроприация крупных капиталистических концернов (особенно всех банков и крупных промышленных и коммерческих предприятий) и крупной земельной собственности, имеют целью отделение всех входивших в империю народов от России и их формирование в самостоятельные республики»[372]. Увы, об организации восстания в Петрограде на немецкие деньги или с помощью военной силы советник не сообщает, хотя канцлеру следовало бы представлять самую важную и конфиденциальную информацию. По меньшей мере, замедленной может показаться реакция немецкой стороны на июльские события в Петрограде. Спустя почти месяц (!) после того, как Ленин и другие руководители большевиков были объявлены германскими шпионами, германский посланник в Копенгагене Брокдорф-Ранцау направляет в Берлин следующую телеграмму: «20 июля русская газета „Речь“ объявила, что два немецких офицера генштаба по фамилии Шигицкий и Люберс рассказали русскому прапорщику Ермоленко, что Ленин – немецкий агент. Там говорится также, что Яков Фюрстенберг (Ганецкий) и д-р Гельфанд (Парвус) тоже немецкие агенты, действующие в качестве посредников между большевиками и немецким имперским правительством. Я считаю необходимым, во-первых, выяснить, существуют ли в генштабе офицеры Шигицкий и Люберс и затем, если это вообще возможно, категорически опровергнуть сообщение „Речи“. „Речь“ также заявляет, что, согласно телеграфным сообщениям из Копенгагена, Гаазе, немецкий социал-демократ и член рейхстага, сказал в беседе с одним русским журналистом, будто Гельфанд был посредником между правительством и русскими большевиками и доставлял им деньги»[373]. Представляет интерес, что же ответил заместитель статс-секретаря Бусше на эту телеграмму, спустя неделю: «По нашему наущению подозрения, что Ленин – немецкий агент, энергично опровергаются в Швейцарии и в Швеции. Таким образом, впечатление от этого сообщения, исходящего якобы от немецких офицеров, разрушено. Утверждение, якобы высказанное Гаазе, отрицается»[374].
