Вера Лещенко - Петр Лещенко. Все, что было… Последнее танго
Вы с Валентиной говорили по-русски, потом что-то обсуждали с водителем на румынском. А я изучала проплывающие за окном улицы, дома, утопающие в огнях неоновой рекламы. Мое внимание привлекает красивое здание. На самом верху огромными светящимися буквами написано: La Lescenco.
Бросила взгляд на тебя, но ты никак не отреагировал, рассказывал Вале о Либлинге, о моей маме. И этот человек, хозяин того великолепия, которое мы только что проехали, жил в нашей квартире без электричества и воды и питался чечевичным супом! Я пыталась выяснить, по какому проспекту мы ехали. Ты пояснил, что это центральная, одна из самых старых улиц Бухареста – Калея Виктория, которая называется так еще со времен Русско-турецкой войны в память о победе над турками: «Мы сюда придем днем, я покажу тебе дворец и румынский Атенеум. Здесь много интересного». Ты продолжил разговор с водителем, как будто неоновые буквы Lescenco на крыше дома к тебе никакого отношения не имели.
Рекламные огни стали для меня самым ярким впечатлением того вечера. Кстати, когда «рекламно-неоновая болезнь» дошла до Одессы и я смогла в 1980-е ее лицезреть, то расстроилась. Это была другая Одесса. Говорят: «Главное, чтобы костюмчик сидел». Так вот на Одессе новый «костюмчик» не сидел. Кирха – полуразвалившаяся, а рядом вызывающе пестрит неоновая реклама, да еще ларьки с иностранными названиями все заполонили. Как декорация, которая не к месту. В Бухаресте русская фамилия на крыше не выглядела чужой, а в Одессе инородные названия на вывесках раздражают. Но эти размышления пришли потом. А тогда я сидела ошеломленная, немного растерянная.
И вот мы добрались до улицы Бибеску Вода. Остановились, таксист открыл дверцу тебе, потом Вале, потом мне. Я терпеливо ждала – ты предупредил меня, чтобы я сама не торопилась выходить из машины. Так я осваивала секреты поведения уважающей себя женщины. На мой вопрос: «Это ваш подъезд?» – с улыбкой чуть нараспев произнес: «Наше пара-адное». Это меня удивляло еще в Одессе – любой подъезд ты называл парадным.
У твоих родителей была очень милая квартира: чисто, скромно, уютно. О-Папа галантно, как давнюю знакомую, приветствовал меня. Мама твоя болела и тогда уже не вставала. Ты подвел меня к ней, познакомил:
– Моя Верочка. Невестка твоя.
– Ну и хорошо, Вера, пусть наш дом будет для тебя добрым. Счастья вам, дети мои. Вера и Петр. Мне нравится.
Потом мы пили чай с вкусным печеньем, О-Папа развлекал меня смешными историями, а вы с Валечкой упивались воспоминаниями об общих знакомых, болтали, смеялись, забыв обо мне. Я не обижалась – вы давно не виделись, было что обсудить. Я любовалась твоей сестренкой, и мне очень хотелось, чтобы мы подружились. Так и случилось. Она стала для меня очень близким человеком.
В твоем доме говорили по-русски. Когда в гостях были румыны, переходили на румынский. Смешанная речь помогала мне быстрее освоить незнакомый язык. Я очень быстро запомнила обиходные слова, а через пару месяцев спокойно изъяснялась на румынском.
Видя, что я уже не робею, спокойно общаюсь с твоими родственниками, ты ушел к маме. Не слышала, о чем вы говорили, но в том, как ты усаживал ее на постели, поил чаем, было столько нежности и любви! Мне показалось таким знакомым твое выражение лица. Конечно, я уже видела тебя таким в Одессе, когда ты пел «Сердце мамы»:
Бедное сердце мамы
Еле стучит в груди.
Бедное сердце мамы
Ищет покой в тиши…
Даже в записи эта песня передает твои чувства, а когда видишь твои глаза, в которых боль за всех брошенных мам, веришь, что твоя мама – самая счастливая. И она тобой гордилась. Валя перехватила мой взгляд: «Петечка маму очень любит. И она по нему скучает. Да мы все без него пропали бы. С ним спокойно. Вот приехал – и камень с души…»
Валя рассказала мне о своем муже Петре Попеску, музыканте, тромбонисте, который играл в оркестре филармонии, о сыне Павле, которому тогда было лет пять. Объяснила, что годом раньше они все вместе жили на вилле, которую разбомбили. Пришлось снять квартиры родителям и ее семье.
Деликатный момент. Все повторялось с точностью до наоборот. Валя произнесла: «Бомбили», – и меня как кипятком окатили. Я из той страны, одна из которых бомбила «вражескую» Румынию. Когда в Одессе мы проходили мимо разрушенных домов и я произносила: «Бомбили», – у тебя была та же реакция. Недоумение, стыд, сострадание. Но ни ты, ни я победителями себя не ощущали. В глаза Вале смотреть я не решалась. Мне кажется, Валя поняла мое состояние, хотя я слова не сказала. «Что делать, Верочка, бомба – дура, не разбирает, кого и зачем. Сколько детей и стариков погибло, без крыши осталось. Нас бомбили и свои русские, и англичане, и американцы…»
Мы прожили с твоими родными на Бибеску Вода несколько месяцев. В мае ты получил документы о разводе, мы расписались, а через месяц обвенчались в церкви Святого Георгия. Мне кажется, тебя обрадовало, что я взяла твою фамилию. Ты не настаивал, а я не раздумывала. Помню твои слова: «А красиво будет звучать: „На сцене – Вера и Петр Лещенко!”»
Красиво! И я очень верила, что так будет долго-долго. Мы будем на сцене рядом всегда. Увы, недолог был век нашей сказки. Но в тот день мы вернулись домой, как Вера и Петр Лещенко. Событие мы отметили скромно, были самые близкие нам люди – твои мама с отчимом, Валечка с мужем и сынишкой. Семейный ужин прошел без цветистых тостов, заверений в любви, но я поняла, что принята твоим домом. О-Папа был в ударе, как говорится, весь вечер на сцене. Истории сыпались как из рога изобилия. А ты просто находился рядом – спокойный, любящий. Я была счастлива.
Все заботы по оформлению документов моей прописки, а также мамы и братьев ты взял на себя. К этому добавились проблемы по нашему обустройству: мы не могли долго оставаться у твоих родных. Но, конечно, надо было в первую очередь решать дела, связанные с рестораном, бизнесом. Ты также занимался переговорами с филиалом студии «Колумбия». На деловые встречи я с тобой не ходила, по дому забот у меня не было, так как уборкой и готовкой занималась приходящая женщина. Гулять в одиночестве мне не хотелось, занятия музыкой тоже были невозможны. Но ты надолго меня одну не оставлял. Ты определил меня на занятия к итальянке мадам Нэви, преподавателю по вокалу. Сам возил к ней, ждал, а потом показывал мне Бухарест, или мы шли в гости. У тебя в Бухаресте было много друзей, и в каждом доме тебе всегда радовались.
Для меня был праздник, когда ты оказывался свободен и мы шли гулять по городу. Открывать для меня Бухарест ты начал с парков и садов. В центре города – самый старый сад Чишмиджиу с озером, фонтанами. Осталась в памяти картинка: розы по кругу, на котором на возвышениях – бюсты румынских поэтов и писателей. Среди садов самый молодой – Херэстрэу. В саду – огромное озеро, в центре которого живописные острова, по изящному мостику можно было пройти к одному из них. А какие там необычные цветы и кустарники!
