Валерий Перевозчиков - Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2
— Кто-то из сокурсников говорил мне, что Высоцкий ее очень хорошо копировал. Вот эта его способность воспроизводить звучание речи, да еще с акцентом, удивительна…
— Это точно. У нас в студии был такой случай. К нам приехали трое американцев — тогда это было очень редко, — и Володя стал говорить на английском языке. Переводчик сказал: «Просят говорить помедленнее». Они не поняли, что это была полная тарабарщина. И потом, когда он копировал, допустим, кавказские народности… Мое ухо не улавливает: армянин, грузин или азербайджанец — мне все равно. А он очень быстро определял, кто из них кто. У него был какой-то слух на языки, очень тонкий.
— А когда вы переехали в Ростов-на-Дону?
— Я уехала в Ростов-на-Дону весной 61-го года. Я работала полтора месяца в Москве, в Лейкоме, по договору. Когда с Равенских все провалилось, за меня много хлопотал Михаил Федорович Романов… В Лен-коме мест не было, и они меня взяли на договор — только на зимние каникулы: там восстанавливали спектакль «Новые люди» по «Что делать?» Чернышевского. Я изображала Веру Павловну, танцевала с Ширвиндтом мазурку. Он, наверно, такой прелести не запомнил, а я помню.
Мы играли в помещении Театра Ермоловой этот спектакль и только на зимних каникулах. Все вместе с репетициями это получилось полтора месяца. И затем у меня была договоренность, что жду весны, меня собирались взять в труппу Лейкома. Не дождавшись, я уехала в Ростов. Но это не был разрыв — это был отъезд на работу.
— А что вам там предложили?
— У меня очень много в жизни странных анекдотов. Мне в один день позвонили два режиссера из одного и того же города — из Ростова-на-Дону. Один был режиссер Театра имени Горького, другой — ростовского Лейкома. Я не разобралась, кто есть кто, кому я дала слово первому, и оказалась в Лейкоме. Да, там были роли, а я не могла без работы. Володя прилетал ко мне. А потом он был на гастролях с Театром Пушкина. Приехал в Ростов на крыше вагона, между прочим. Я пришла встречать Володю; все выходят — его нет. Мне говорят: «А твой сидит на крыше…» Ему интереснее было на крыше приехать.
И он ездил с нашим театром на выездные спектакли, когда был свободен. И лазал за яблоками, и его схватили — под ружьем привела охрана. Были всякие такие дерзкие поступки. В совхозе увидел очень красивое яблочко — и полез. И потом они с этим дедом очень мирно беседовали, сидели и беседовали на деревенском крылечке. А яблоки принесли всем. Это лето 61-го года.
— А Высоцкий показывался в Ростове?
— Специально он не показывался. Он приезжал, но специального актерского показа не было. Его видели, знали. Даже было распределение ролей… по-моему, на «Красные дьяволята».
Но вот тут мне позвонили мои приятели — рассказали про «713-й просит посадку». И после этого я сама позвонила Володе, и мы с ним крупно поговорили по телефону. Расстались. И я тут же уехала из Ростова в Пермь. И встретились мы с Володей через три года, тоже очень интересно. Я приехала совсем не для того, я была у своей подружки, Греты Ромадиной, на Ленинградском проспекте. Шла по бульвару и чувствую: кто-то мне сверлит затылок. Оборачиваюсь — никого нет. Я прихожу к Ромадиной, и тут же телефонный звонок. Она говорит: «Звонит Высоцкий, он говорит, ^то он тебя видел из троллейбуса». И тогда они приехали с Кариной Диадоровой и привезли мне песню <0 нашей встрече что и говорить». Я не говорю, что Она посвящена мне — не было посвящения, но он клялся, что он ее только что сочинил. И Кариша говорит, что действительно он ее только что у нее на глазах сочинил.
У меня был автограф. Я сначала шибко обиделась на всякие «длинные хвосты» и прочую подачу материала. Но потом сказала: «Перепиши текст». И он Переписал. Но он утерян.
— Как жалко!
— Жалко, конечно! Все жалко… Потом была встреча… точно я могу и не вспомнить, это, наверно, 66-й год. И тоже совершенно неожиданно. Я была в Москве, у Карины. И так же Карина говорит: «Три года не звонил Высоцкий, только что позвонил: «Сейчас приеду». Он приехал. Он торопился — это было вечером, после спектакля, он ехал к Бернесу.
— К Бернесу? А зачем, вы не знаете?
— Не знаю, встреча у них была.
— Дело в том, что Бернес спел песню Высоцкого «На братских могилах», наверно, как раз шла работа…
— Может быть, не могу вам сказать точно… Потом с Володей мы долго не виделись. Мы с ним увиделись в 70-м году. Это была какая-то странная встреча. Я позвонила, мы встретились на улице Телевидения. Мне тогда было очень тревожно: мне показалось, что-то нехорошо с семьей. Я уехала очень неспокойная.
— Это когда Высоцкий сказал вам, что будет играть Гамлета?
— Да, он говорил, что будет играть Гамлета. А тогда ли? Может, он раньше мне сказал? Потому что я помню, что я приехала туда, что он пел песни… я помню, что Володя нервничал. Какая-то душевная была неустроенность.
— Следующая встреча была у вас в 76-м?
— Да, я была на спектакле, видела «Гамлета», после «Гамлета» мы поехали в Коломну, там было три концерта. А потом, я не помню, то ли на следующий день, то ли через день, я была на «Вишневом саде». На «Гамлете» я точно была 12 июня… У меня сохранились открытки, которые Володе подарили в Коломне на память, а он сказал: «Пусть они будут у тебя». Вот они у меня и остались. В этот мой приезд мы были и на юбилее Семена Владимировича, на его шестидесятилетии.
— А ваше впечатление от концертов? К этому времени уже произошло у вас «открытие» Высоцкого?
— Да, тогда уже оно у меня произошло. Впечатление от концертов? Мне сложно говорить, потому что я все равно так и не сделалась просто слушателем или зрителем. Была договоренность, что один концерт я буду слушать из зала, а на два других мне ставили на сцене стул. И он менял репертуар: «Если тебе будет скучно, ты иди и отдохни». Но я все три концерта просидела. Да, тогда это уже было окончательное открытие, так сказать, открытие до конца.
— Изменился ли Владимир Семенович за те годы, которые вы его знали?
— Когда я в 76-м году ехала на встречу с ним, а ехали мы с Феликсом Антиповым, то все, провожая меня, были в ужасе: «Зачем ты это делаешь? Ты увидишь совсем другого человека… Нельзя, нельзя, нельзя, и не надо разбивать свои детские или полудетские иллюзии». Но когда мы встречались, все моментально становилось таким же детским, как оно и было. Я перемен не замечала. Совершенно! Вот я помню, в 76-м году меня Феликс привез и сказал: «Жди, сейчас подъедет «мерседес», и он выйдет». Но я совершений не знаю, что такое «мерседес» и что такое «Жигули»… Я стояла, меня все дальше и дальше оттесняли, я отходила и думала: «А не сбежать ли мне вообще?» Вдруг подъехала машина — Володя выбежал, схватил меня за руку, мы побежали в театр. Прошли через служебный вход. Сказал: «Сиди!» Я села. Подошла какая-то грозная женщина и сказала: «Вы с кем?» Жутким таким голосом. Я сказала: «Я — с Высоцким». — «Тогда сидите!» Потом появился Володя, мы опять куда-то побежали, то есть не было такого момента, когда бы мы вот так «вглядывались». А через этот момент проскочили — и все! Все было таким же точно, вплоть до походки и вплоть до манеры поведения.
