Николай Шуткин - «АВИАКАТАСТРОФЫ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ»
Лед с расчалок отбиваем струбциной, но крылья тяжелеют с каждой минутой и очень сильно. Скорость падает до 160 км/час по прибору, самолет сыпется. Высота 300 метров, а Пронг все еще нет, а может, уже промахнули? Запрашиваю пеленг.
– Подходите ближе, пеленг неустойчивый, – передает диспетчер. И тут нет помощи! Рады подойти побыстрее поближе, да сильный встречный ветер и обледенение тормозят движение. В черноте вырисовывается светлое пятно. Всматриваемся и убеждаемся, что это и есть Пронги. Надо продержаться в воздухе минут тридцать, мы и держимся, потея, и чего греха таить, моля Бога.
Над городом скорость упала до 130 км/час. Самолет на грани срыва. Приходится выпустить закрылки. Самолет от вибрации ходуном ходит, но перед нами аэродром. На перроне подъехала машина БЗ.
– Сколько лить? – спрашивает шофер Стешков.
– По триста в каждую группу, – отвечаю ему и слышу как что-то грохается об фюзеляж. «Неужели скорая врезалась в фюзеляж», – мелькает нехорошая мысль. Выбегает Федоров и видит лежащего на снегу заправщика.
– Ты что самолет ломаешь?
– Ноги свои ломаю, а не самолет! Там гольный лед, – кряхтя от боли отвечал свалившийся с фюзеляжа заправщик.
Беру подножку, отбиваю кусок льда от передней кромки нижнего крыла. Лед матовый, толщиной сантиметра три.
– Как вы долетели? – дивится Стешков.
Прошу техников отогреть за ночь самолет, иначе влетит нам по первое число.
– О чем разговор! – понимающе заверяют друзья-авиатехники.
Утром следующего дня мы с Евгением прибыли в аэропорт за час до восхода солнца, чтобы улететь, в Мыс Лазарев – санзадание осталось недовыполненным, но узнали трагическую весть: пятилетний сын директора леспромхоза скончался в два часа ночи от крупозного воспаления легких.
Машинально сую руку в карман куртки и достаю платочек, пахнущий лекарствами. Только вчера этим платочком вытирал я холодный пот милого мальчика, молящего нас о помощи широко раскрытыми, испуганными глазками, когда мы несли его на носилках. Смахиваю непрошеную слезу.
Подходит командир Объединенного Анатолий Самсонов, здоровается и спрашивает у командира АЭ Анатолия Кузнецова:
– Кто вчера ночью летал?
– Вот этот орел! – показал на меня Анатолий.
– Как попадет ко мне задание на подпись, я из этого орла ворону ощипанную сделаю, – «порадовал» нас командир.
Машу безразлично рукой и выхожу на улицу. Кузнецов интересуется, сдал ли я задание.
– Я его в печку выбросил, на растопку.
– Правильно сделал, – подбадривал меня Анатолий.
Самсонов, видимо, вник в суть происшедшего и о срочном санзадании в Мыс Лазарев никогда не вспоминал.
Было еще одно горестное санзадание. Санзадание в Амурской области, когда мы работали на лесопатруле в городе Шимановске. Пожаров хватало, и летать приходилось иногда допоздна. Жили мы на квартире у бабушки с дедушкой. Полеты начинались рано, и добрая бабушка ставила на стол для нас корчажку молока, хлеб, яйца, масло и другую домашнюю снедь, оплачиваемую нами в конце месяца. Обедали в аэропорту, а ужинали в ресторане, спокойном, уютном заведений с полупустующим залом, заполненным командировочной публикой.
Поздним вечером официантка позвала командира самолета к телефону.
– Из обкома, – шепнула она мне. «Что бы это значило?» – терзался я в догадках. Беру трубку, докладываю.
– Здравствуйте! Чем занимаетесь?
– Ужинаем, – отвечаю.
– С вами говорит секретарь обкома партии. – Спиртное употребляли?
– Работы много, не до спиртного, можете позвонить в больницу – пусть проверят! (Что такое в то время говорить с обкомом, надеюсь всем понятно.)
– Верю вам и прошу – можете сесть в поселке Красный Мак? Там бандит пострелял местных жителей, их надо спасти! – говорил приятный мужской голос. Осведомленность обкома меня поражала.
– На дорогу сесть можно, безопасность гарантирую, но мне на полет после захода солнца с подбором посадочной площадки нужно разрешение нашего командира отряда или начальника Управления ДВУ ГА.
– Минуточку, сейчас будете говорить с начальником Управления.
Голос Езерского мне был хорошо знаком:
– Срочное санзадание выполнить разрешаю под личную ответственность командира звена.
Надо же, откуда-то знает меня, хотя за 8 лет работы разговаривать с начальником никогда не приходилось. Езерский для нас был грозой, и все боялись его как огня.
– Борис Григорьевич, нужна радиограмма, – осмелел я, – иначе в отряде меня накажут.
– Будет радиограмма, запишите номер 162145.
– Спасибо, сейчас вылетаем.
У порога нас уже поджидала машина начальника ГАИ Володи Стрельцова. По пути посадили начальника аэропорта Михаила Стрельцова. В темпе расчехляем самолет, и – в воздух.
Солнце давно скрылось за горизонтом, но было еще достаточно светло. Двенадцать минут полета – и мы над поселком Красный Мак. Старушка разгоняет с дороги припозднившихся коров, двое мужчин выкладывают из двух газет посадочный знак «Т». Садимся и аккуратно разворачиваемся по мягкому, пружинящему грунту, поднимая тучи пыли, черными шлейфами скрывающими весь поселок. Белье срывается с веревок и, вращаясь, летит вдоль по улице. Ох, попадет нам от женщин! По другому развернуться было нельзя, ветер дул в сторону Китая, на поселок.
Встретила нас молоденькая, цветущая девушка:
– В поселке одни малые, да старые, все остальные на работе, – говорит нам, как мы поняли, медсестра.
– Носилки есть? – спрашиваю.
– Все есть, только нести некому.
– А мы на что! – в один голос восклицают второй пилот Володя Ваганов и техник Алексей Богомяков.
Бежим в амбулаторию, укладываем пострадавших на носилки и несем к самолету. Пока крепили носилки, случилась маленькая беда: в спешке медсестра зацепилась за подножку и по шву распорола юбку. Сконфуженно смотрит на меня:
– Побегу переоденусь.
– Прыгай скорей, темно уже. На пляже в купальниках ходят и то ничего, а нам людей спасать надо. Тут не до красоты, – успокаиваю девушку.
Ее надо понять – два красавца жениха и она такого же возраста, и вдруг – без юбки! Мы с Володей взлетаем, а застенчивый Алексей отрывает кусок контровки и подсаживается к медичке. Словно голубки, вдвоем колдуют над юбкой.
Алеше нашему портняжничать не привыкать. Чуть ли не раз в неделю он штопает перкаль самолета. Бычки и телочки очень любят сочную аэродромную траву, а спать всем стадом стараются улечься под крыльями самолета. Ложатся безобидно, а когда встают, распарывают перкаль рогами, как ножами. Так мы и ходим на работу: с иголками, нитками и увесистыми дубинками.
