Валентин Фалин - Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания
Массированная критика Бонна не свертывалась, но советский дипломатический лексикон обогащался новыми оттенками, и, чем ближе к осени, палитра красок, вторя природе, становилась ярче. Взятая на Рейне пауза в нотной переписке пришлась как нельзя кстати. Припозднившийся ответ правительства ФРГ на советскую памятную записку от 5 июля 1968 г. давал нам искомый повод для заключительного аккорда.
Сначала Громыко использовал трибуну Верховного Совета СССР, чтобы приподнять значимость усилий сторон для исключения фактора силы из их отношений. Не просто обмен декларациями, а заключение соответствующего соглашения. И не соглашения, оторванного от других урегулирований, но вписанного в общую канву примирения. Две недели спустя Косыгин сказал даже чуть больше В. Шеелю, В. Мишнику, Г.-Д. Геншеру. Министр иностранных дел СССР призвал к обоюдным усилиям с целью обновления советско-западногерманских отношений, встречаясь с Г. Шмидтом, А. Мёллером и Э. Франком. Наконец 12 сентября 1969 г. заместитель министра B. C. Семенов вручил временному поверенному в делах ФРГ фон Штемпелю советский ответ на ноту правительства ФРГ от 3 июля 1969 г. Его смысл – пора вступать в устный диалог.
Отрабатывая текст памятной записки и определяя дату ее вручения, мы исходили из того, что почва подготовлена для политических переговоров, не обремененных предварительными условиями, переговоров по широкому кругу вопросов, интересующих как СССР, так и ФРГ. В любом случае эта идея не должна повредить кругам, которые не считали однобокость боннской политики ее безусловным достоинством.
Буквально в канун передачи советской памятной записки наш замысел едва не сорвался. Кандидат в канцлеры от ФРГ К.-Г. Кизингер в одной из предвыборных речей не нашел ничего лучшего, чем предъявить Советскому Союзу своего рода ультиматум: «Наши отношения с Советским Союзом мы должны соизмерять с его позицией по отношению к германскому вопросу, и я буду говорить о нормализации отношений с Советским Союзом только тогда…»
Дальше Громыко слушать уже не хотел. Стоило некоторых усилий удержать его от порыва добавить металла в наш документ. Министр удовольствовался возможностью дать выход своим эмоциям в предстоявшем через неделю выступлении на Генеральной Ассамблее ООН.
Тогда же, 12 сентября 1969 г., советское правительство ответило и на так называемый «берлинский демарш» трех держав от 6–7 августа 1969 г. Ответило согласием вступить в обмен мнениями с целью выработки взаимоприемлемых урегулирований. Вы не ошибетесь, предположив, что это совпадение в датах тоже не было случайным. Как, впрочем, и начало переговоров между ФРГ и ГДР по координации строительства автобанов, относительно транзитных перевозок по железным дорогам и внутренним водным путям и почтовых отправлений.
Выборы в бундестаг пришлись на дни пребывания Громыко в Нью-Йорке. События разворачивались, словно кадры в плотно сбитом политическом детективе. Бери все, как было, и переноси на подмостки сцены или экран. Вечером 28 сентября 1969 г. «кадиллак» министра выехал из советской загородной резиденции в Гленкове. Предстояла встреча с госсекретарем У. Роджерсом в постоянном представительстве СССР на 67-й улице в Нью-Йорке. Громыко спросил: сколько сейчас времени по Гринвичу. Разница – пять часов.
– Там уже вечер, – спохватился он. – Голосование в ФРГ закончилось. Включайте радио. Американцы наверняка сообщают предварительные итоги.
Но в роскошном лимузине либо скверный приемник, либо выпал несчастливый эфирный жребий – мы оказались в полосе неуверенного приема УКВ. Начало фразы улавливаешь, а продолжение теряется. Обрывки интервью непонятно с кем. Голоса возбужденные. Судя по ним, сюрпризы назревали. Какие? В хаосе помех не разберешься.
Громыко раздражен. Повышает голос на водителя, своих помощников, достается и мне.
– На что вы все годитесь, если радиопередачу поймать не в состоянии?!
Примерно таков смысл его бурчания. Еще чуть – и министр высадил бы пол-экипажа из машины или сам перебрался в другую, что тенью следовала за нами. Но тут прорвался голос диктора: ХДС теряет голоса, социал-демократы прибавляют, СвДП, видимо, перевалит за пятипроцентную отметку.
– Что скажете? – спрашивает меня министр.
– Похоже, наши прогнозы сбываются. Шансы на завоевание ХДС/ХСС или СДПГ абсолютного большинства были мизерны. Для этого либералы должны были крупно проиграть. Раз они попадают в бундестаг, в действие помимо арифметики вступают личностные моменты. Христианские демократы вели дело к вытеснению СвДП из политического ландшафта и уничтожению ее. Чтобы Шеель назавтра это забыл и принял приглашение Кизингера, Барцеля или кого-то еще из ХДС войти в коалицию? Маловероятно. Основы недолгого союза СДПГ с ХДС/ХСС развитие событий обогнало и во внутренней, и во внешней политике. Восстановить сотрудничество им было бы непросто.
Громыко находит мой комментарий «не слишком внятным».
– Послушаем, что сообщают радиоголоса. Журналисты, бывает, наводят на размышления, которые эксперты из-за осторожности высказывают обтекаемо.
Почти весь оставшийся путь нашим вниманием владеют звуки, рвущиеся из динамиков. Сведения поступают противоречивые. Христианские демократы поздравляют себя с успехом – они остаются сильнейшей партией в бундестаге. Тут же говорят о значительном укреплении позиций социал-демократов. В центр интереса выдвигаются либералы. При 5,8 процента в электорате именно они хозяева положения. Корреспонденты атакуют Г. Венера и В. Мишника, интересуются их выводами из результатов голосования.
Министр распоряжается отключить приемник. Он хочет сосредоточиться. В разговоре с госсекретарем США У. Роджерсом германский сюжет – не единственный.
– Если у вас не будет других неотложных дел, – обращается он ко мне не без подначки, – попытайтесь по приезде в представительство составить более четкую картину о ситуации в ФРГ. Минут за пять – десять до прихода американцев обменяемся мнениями.
Но ничего существенно нового я не услышал, чем не обрадовал А. А. Громыко.
– Наверняка Госдепартамент осведомлен лучше нас. Попросим Роджерса приоткрыть свой банк данных, – замечает Громыко.
На его лице и в голосе не заметно бушевавшего час назад негодования. Министр собран, он весь в ожидающей нас беседе с представителями США.
У. Роджерс прибыл с обширной свитой. Повестка дня к таким встречам заранее не согласовывалась. Каждый из министров волен был поднимать любую тему. Приступая к разговору по существу, они условливались, как организуют обсуждение и, если не исключались дополнительные контакты, что отнести на последующие дни. Состав сопровождавших лиц являлся своеобразным индикатором интересов. Появление в нашем представительстве руководителя европейского отдела Госдепартамента США М. Хилленбранда не обмануло.
