Алоис Цвайгер - Кровавое безумие Восточного фронта
Когда стемнело, перед нашими позициями вдруг откуда ни возьмись появился унтер-офицер. «Не стреляйте, я свой!» — выкрикнул он по-немецки. Оказалось, он сумел улизнуть от русских. Унтер-офицер был без сапог и в летнем обмундировании. Мы тут же растерли ему ступни ног снегом и закутали их в теплое. Беглец рассказал нам о таких ужасах, что и поверить было трудно: русские выносили раненых на носилках на мороз, стаскивали с них одеяла и обливали ледяной водой. Мол, чтобы долго не мучились. Мы все были поражены подобным изуверством. При первой же возможности унтер-офицера отправили в тыл — тем, кто побывал в русском плену, запрещалось воевать на Восточном фронте.
Мы продолжили отход в юго-западном направлении навстречу заходящему солнцу. Мы смертельно устали, жутко хотелось есть и пить. И тут случайно наткнулись в каком-то здании на целый ящик водки. Каждый чуть отхлебнул для поднятия жизненного тонуса. Только к вечеру после нескольких голодных дней наконец попробовали горячего супа. Когда прибыл транспорт с провиантом, мы стали в длинную очередь за супом. Капитан Малиновски, на всякий случай, решил выставить посты боевого охранения по трое человек справа и слева на расстоянии 30-ти метров друг от друга. Едва мы успели наполнить котелки супом, как нас неожиданно атаковали русские пехотинцы. Капитан Малиновски мгновенно принял единственно верное решение, завопив, что было мочи: «В контратаку на них! Ура! Сигнальные ракеты!» И мы с криками «ура» бросились в темноту, и, в свете сигнальных ракет увидев врага, вступили с ним в рукопашную схватку. Русские явно рассчитывали захватить нас врасплох, но просчитались. В свете догоравших сигнальных ракет мы увидели, как они, оставляя убитых и раненых, устремляются в лес. У нас же, слава богу, были только легкораненые, так что лишних порций супа не было. И мы, наевшись до отвала, улеглись прямо на снег в овраге и стали дремать под звездным северным небом. Стоявшие в боевом охранении вынуждены были будить нас, чтобы мы не замерзли. Из предосторожности нам не разрешалось ночевать в домах. Тяжелые арьергардные бои стоили 126-й пехотной дивизии значительных потерь личного состава и техники. 20 января 1944 года 422-й полк располагал всего 150 бойцами, то есть, по сути, сравнялся с обычной полностью укомплектованной ротой.
Продовольственное обеспечение было скудным, один раз на человека дали несколько настоящих кофейных зерен и пиленый сахар, который мы потом грызли. Снег, абсолютно чистый в этих местах, тоже шел в употребление.
В ходе дальнейшего отступления — постоянные, изматывающие душу сюрпризы. Усталый, голодный и продрогший батальон тащился через лес. Едва мы приблизились к просеке, как что-то сверкнуло, и в свете вспышки мы успели разглядеть немецкую артиллерийскую позицию — 4 орудия, тут же угостивших нас огнем. Не помогли даже выпущенные нами белые сигнальные ракеты: рядом с нами разорвалось еще несколько снарядов. Мы были вынуждены залечь. Командир подобрал разведывательную группу из троих бойцов, поручив им незаметно добраться до артиллеристов. Разведгруппа подползла к указанному месту, дали еще одну сигнальную ракету, и вскоре наш батальон потянулся к артиллеристам. Первый вопрос: «Есть что-нибудь пожрать?» Пожрать нашлось, и все успокоились. Наш командир, не стесняясь в выражениях, отчитал командира артиллерийской батареи. Передохнув, мы продолжили путь в западном направлении. Снова все обошлось, даже никто не был ранен.
На наше счастье, зима не была такой лютой, как в 1941/42 годах. Случались и оттепели, обычно к полудню. Мои русские валенки мгновенно пропитывались влагой. На пятках валенок появились дырочки, ведь валенки были без подошв. Возможности поменять обувку тоже не было. Подразделение было измотано в боях, ни о каком снабжении и говорить не приходилось, так что приходилось щеголять в дырявых, мокрых валенках. Мы постепенно уступали неприятелю деревеньки — Телеса, Аропакосы, Скворцы и Репусы. Однажды остатки мотопехотного батальона заняли позицию в какой-то небольшой деревеньке, и командир, прихватив и меня, отправился выяснять обстановку. Вдруг до нас донесся характерный гул двигателя танка Т-34, машина шла прямо на нас по деревенской улице. Танк был в летней камуфляжной окраске, и ничего не стоило подбить его. Наши товарищи не мешкали, и вот из дворика возле хаты зашипел фаустпатрон. Цель поражена! Т-34 тотчас же вспыхнул и остановился. Крышка люка открылась, из нее выскочил танкист. Все происходило метрах в 40–50 от нас. Командир приказал: «Нойенбуш, стреляйте!» Я тут же вскинул карабин, и тут командир тряхнул меня за плечо. «Стреляйте, стреляйте же!» Я ему ответил: «Герр гауптман, вы меня трясете и не даете прицелиться».
Между тем русский танкист успел исчезнуть, перебежав через улицу. И тут объятый пламенем танк на полном ходу вдруг устремился назад. Несколько секунд спустя мы услышали страшный взрыв, машина подорвалась на собственном боекомплекте. Задним числом я подумал, а ведь командир тебя не случайно тряс за плечо, видимо, хотел помешать тебе как следует прицелиться, какого черта палить по каждому улепетывающему со всех ног «ивану» — война и так проиграна.
И когда наши взгляды встретились, мы вдруг поняли, на кого мы стали похожи за все эти дни и ночи отступления. С тех пор как мы снялись с позиции у Ленинграда, мы не брились и не умывались. И руки, и лицо — пепельно-серые от грязи и копоти. Когда-то белоснежная маскировочная одежда была в грязи и крови, мы осунулись, завшивели и устали до чертиков. Что особенно угнетало, так это осознание того, что Красная Армия многократно превосходила нас и по численности, и по вооружениям и технике — мы в этом убеждались практически ежедневно. При всей нашей готовности отдать, если понадобится, жизнь, мы задавались вопросом: а есть ли вообще средство остановить неумолимое продвижение вперед Красной Армии? Увы, реальность давала страшный ответ: такой возможности нет.
Нередко русские танки почти одновременно с нами оказывались в тех населенных пунктах, куда мы следовали. Ижора — хорошо оборудованная запасная позиция в тылу — тоже была разгромлена. Возле Мочино 23 января 1944 года наш батальон под командованием капитана Малиновски и при поддержке нескольких танков сумел перейти в контратаку, в результате мы овладели важной развилкой дорог для отступления, примерно в километре севернее Мочино. Вновь с трудом пробивались к нам по заснеженным лесным дорогам отдельные изолированные пехотные группы. Все было по-прежнему: по ночам отходы, а утром оборона от стремительно преследующих нас русских. Постоянные атаки штурмовиков Ил-2, именно тогда я впервые столкнулся с разрушительным воздействием новых американских напалмовых бомб; взрываясь на опушках леса, они вызывали настоящую огненную бурю.
