Василий Абрамов - На ратных дорогах
Следуя за колонной на машине, мы с комиссаром видели, как в большинстве домов засветились окна. Звуки медных труб, дробь барабанов прервали сон и генерал-губернатора, заставили его подбежать к окну. Многие проснулись и гадали, что сие значит. Другие поняли ночной марш как предупреждение, что советские войска начеку, и сделали надлежащий вывод.
Во всяком случае утром вокзал был переполнен отъезжающими. А через два дня комендант города доложил, что все «гости» убрались восвояси.
* * *В конце месяца из Маку, от Мартыненка, поступило донесение, что с парного поста у самой границы исчезли два бойца. Мы с комиссаром выехали туда.
Зная, что. турки очень чувствительны к нашему появлению в Маку, и на каждое отвечают посещением границы группами генералов, мы переоделись красноармейцами и отправились из Тебриза на пикапе.
Предупрежденный о нашем выезде, Изугенев встретил пикап за Хоем. Он рассказал еще об одном неприятном происшествии. Незадолго до этого курды спустились с гор, напали на одно из селений и увели с собой скот. Иранские жандармы стали их преследовать. Местные власти обратились за помощью в штаб полка, логично заявляя, что поддержание порядка дело советских войск.
Действительно, создалось деликатное положение — и порядок надо поддерживать, и с курдами портить отношения не следует. Ведь эти горные племена держались мирно, к нам относились благожелательно, заблаговременно предупреждали заставы о своих передвижениях.
Изугенев послал к курдам помощника начальника штаба полка, поручив ему поговорить с вождями о возвращении скота и прекращении налетов на иранские селения. Посланец Изугенева допустил оплошность. По дороге к курдам он встретил жандармов и поехал с ними. На перевале наскочили курды, обстреляли группу.
Требовалось срочно разобраться, случайно произошло это нападение или среди курдов появились враждебные нам элементы.
Мы подробно расспросили незадачливого посланца. Выяснилось, что пока тот был один, конные курды маячили на холмах, вели себя мирно и даже как будто собирались приблизиться к нему. Но как только он присоединился к жандармам, курды открыли огонь. Вывод напрашивался сам собой: стреляли в жандармов, а советского офицера приняли за их союзника.
Вскоре мы в этом убедились окончательно. При нас Изугеневу доставили записку от курдов. В ней по-русски сообщалось: «Персидские жандармы наши вечные враги, и мы с ними разговариваем только языком пуль. Во избежание недоразумений запретите своим воинам общаться с жандармами, совместно выступать против нас».
Такое приказание я тут же и отдал.
Гонец курдов еще сообщил, что они хотели бы встретиться со мной в Хое. Посоветовавшись с Кальченко, мы назначили день свидания, а пока продолжали путь в Маку. Там остановились не в штабе, а на квартире Мартыненка.
Командир полка ничего нового сообщить не смог. Поэтому было решено отправиться к месту происшествия.
Парный пост, с которого пропали солдаты, находился в круглой башне на «ничейной» земле. После того случая никто из наших там не бывал. Чтобы добраться к башне, нужно было пройти метров пятьсот вдоль берега ручья, несколько в обход турецкой заставы.
Идти или не стоит? Особой надобности в этом не было, но хотелось посмотреть все своими глазами. К тому же, как мы полагали, серьезной опасности не существовало. Чутье подсказывало, что если бы в башне находилась турецкая засада, то она могла быть только многолюдной, а значит, наши ее заметили бы.
На всякий случай Мартыненок приказал нацелить станковый пулемет так, чтобы его огонь отсек турок, если с их заставы попробуют перехватить нас.
Мы шли спокойно, неторопливо, с винтовками на плечах, как обычно ходили солдаты. Турки, конечно, не могли и мысли допустить, что из трех красных солдат двое являются командиром и комиссаром дивизии. Не останавливаясь, мы поднялись на башню. Круглое здание напоминало городские тумбы для афиш, только во много раз больше. В верхней части башни с северо-западной турецкой стороны имелось окно. С нашей — маленькая терраса, опоясанная перилами.
С башни открывалась замечательная картина. Вся местность за пограничным хребтом видна как на ладони. Чудесное место для наблюдений за турками! Они хорошо знали об этом и, чтобы напугать нас, отбить охоту занимать башню, похитили или убили двух наших солдат.
Задерживаться на башне ни к чему. Мы так же спокойно отправились обратно и благополучно вернулись в роту.
Мартыненок признал ошибку — не надо было так далеко выдвигать пост, а уж коль делать это, следовало послать туда не двух солдат, а больше. Да и наблюдать за турками можно не только из башни. Хороший обзор открывался с нескольких высот на нашей стороне.
О судьбе солдат узнать так и не удалось, и мы вернулись в Хой. Там нас уже ожидали посланцы от курдов. Встретились мы с ними в присутствии майора Изугенева вне штаба.
Еще со времен первой мировой войны у меня было представление о курдах как о конниках, вооруженных до зубов, с обязательными парой пистолетов за ярким поясом и кинжалом на боку. А оказались они внешне самыми мирными людьми. Один из них — молодой, стройный и красивый, свободно говорил по-русски. На нем бостоновый костюм и лакированные сапоги. Оба его спутника постарше, одеты скромнее.
Поздоровались. После заверений, в обоюдном уважении начался деловой разговор.
Курды выразили сочувствие по поводу происшествия в Маку и предложили свои услуги для отмщения туркам. Поблагодарив их, мы попросили не делать этого. Затем нам было принесено извинение за обстрел нашего офицера. Но главное их сообщение нас основательно встревожило. Оказалось, что горцы голодают, от недоедания у них начались болезни. А враги наши, используя трудности, ведут агитацию против советских войск.
— Чем вызван голод и почему вы раньше нам не сообщили о нем? — спросил Кальченко.
— Не хотели вас тревожить, — сказал молодой. — Уже давно заключен договор между курдами и правительством Ирана о снабжении нас хлебом. Но когда появились советские войска, начались перебои. А в последнее время нам совсем прекратили доставку муки. Ханы недовольны нашим дружеским отношением к России и хотят поссорить нас с вами. Говорят: «Пока красных не было, вы были сыты. В голоде виноваты русские». Распускают слухи, что нашу муку отправляют в Джульфу. Нам известно, что мука для нас имеется, но ее задерживает начальник макинского бехша-уезда.
— Мы примем меры, — заверил я курдов. — Сколько вы можете продержаться?
— Максимум неделю, — ответил молодой, посовещавшись со старшими.
