Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Сергей Павлович не успел ответить.
— Пять, — отозвался Устинов и, помедлив, добавил: — А для Франции чуть побольше — семь или девять, в зависимости от выбора целей.
— Всего пять? — с некоторым недоверием повторил отец.
— Достаточно пяти, чтобы подавить оборону, нарушить связь и транспорт, не говоря уже об уничтожении крупных городов, — тон Устинова не допускал и тени сомнения.
— Страшно себе представить, — не то ужаснулся, не то восхитился отец. — Во время войны мы не могли и помыслить о подобном…
Он осекся. В ангаре повисла тишина. Королев переминался с ноги на ногу, не решаясь возобновить свой доклад.
— Да, ужасная сила, — как бы очнулся отец. — Прошлая война была кровавой, а с такими зарядами она становится просто невозможной. Пять зарядов — и нет целой страны. Ужасно.
Отец снова замолчал. На сей раз всего на несколько секунд.
— Ну, что вы нам еще приготовили? — обратился он к Королеву. Сергей Павлович повел процессию к соседнему стенду.
— Если на первых двух ракетах только учились, формировали отрасль, то теперь наступает новый ответственный этап организации серийного производства, массового внедрения нового вооружения в армию, — продолжал он.
Не все тут ладилось, переход от пушек к ракетам давался нелегко. Отец время от времени вмешивался в доклад. Задавал вопросы, а то, вытащив из толпы того или иного министра, начинал решать животрепещущую проблему. Тут же вступал Устинов, чувствовалось, что он осведомлен обо всем, без запинки давал краткие четкие ответы. Указания записывал в маленький блокнотик.
Отец остался доволен. И конструктор, и министр не только знали, чего они хотят, но и ясно представляли пути достижения цели.
К таким людям отец проникался особой симпатией, становился как бы их соучастником. Так произошло и на этот раз. Теперь Королев мог звонить отцу напрямую, в обход многочисленных бюрократических рогаток. Уже одна эта возможность, даже неосуществленная, позволяла разрешать проблемы, раньше, казалось, непреодолимые. Ну а в крайнем случае он снимал трубку и набирал четырехзначный номер телефона отца.
У двери в следующее помещение стоял еще один пост охраны, мы входили в святая святых. Новый зал-ангар впечатлял еще больше. Площадью он уступал предыдущему, но зато вытянулся вверх многометровой стеклянной башней-аквариумом. Только, в отличие от аквариума, окна покрывал густой слой белой краски — защита от любопытного взора.
Увиденная конструкция поразила нас своими размерами. Ярко освещенный колодец цеха заполняла одна единственная ракета. Ее размеры, контур невольно ассоциировались со Спасской башней Кремля, то же сочетание устремленности к небу с земной кряжистостью фундамента. Там в полный рост стояла 270-тонная «семерка», Р-7. (К началу летных испытаний ее вес подрастет и достигнет 283 тонн.)
Столпившись у входа, все в молчании разглядывали это чудо техники. Королев наслаждался произведенным эффектом и не спешил начать пояснения. Наконец оцепенение прошло, и основная группа, задрав головы, двинулась вокруг ракеты. Королев то тыкал указкой куда-то вверх к самому потолку, то опускался почти на корточки. И говорил, говорил, говорил.
В своем рассказе Сергей Павлович особо остановился на боковушках, облекавших стройную фигуру центрального блока широкой расклешенной юбкой.
— Только такая полутораступенчатая схема позволила найти инженерное решение поставленной задачи, ведь термоядерная боевая часть, устанавливаемая на ракете, чрезвычайно громоздка, — подытожил Королев и замолчал, видимо ожидая вопросов. Молчали и слушатели. Отец потом признался, что он просто онемел, подавленный величием сотворенного руками человека.
Единственный вопрос задал Молотов. Он спросил:
— Почему центральный блок после пояса, куда упираются боковушки, становится тоньше, чем вверху?
Королев оживился, стал объяснять, что это вызвано конструктивными соображениями, иначе боковушки плохо прилегали и ракета получалась слишком растопыренной.
Молотов удовлетворенно закивал головой.
Этот далеко не существенный вопрос мне запомнился не сам по себе, а из-за отца. Почему-то он вызвал у него озлобленное раздражение. Там, в ангаре, отец промолчал, а дома дал волю своим чувствам.
Суть его претензий сводилась к одному: зачем Молотову нужно позориться, задавая такие обывательские, по выражению отца, вопросы.
— Ведь ясно, что ни черта он в этом деле не понимает. Какая ему разница, где ракета толще, где тоньше. Специалисты сами знают, какой им диаметр выбирать, — кипятился отец.
Я недоумевал. Вопрос Вячеслава Михайловича для моих ушей не прозвучал диссонансом. Действительно, можно и не спрашивать, но почему бы не спросить? Отец же продолжал возмущаться:
— Руководителям нашего ранга незачем лезть в специальные вопросы. Каждый пусть занимается своим делом. Что, он рассчитывает поправить инженеров?
От него, засыпавшего инженеров и ученых вопросами об особенностях полюбившейся ему той или иной машины, слышать такие аргументы было непривычно.
Без сомнения, истинная причина раздражения отца таилась в ином. К началу 1956 года недолгая дружба с Молотовым, скрепленная в 1953 году совместной борьбой против Берии, после устранения общего врага затрещала по всем швам. Не сошлись они в вопросе освоения целины. Занозой в душе Молотова засел визит отца с извинениями к Тито. Росла взаимная неприязнь. И если сдержанный Молотов хранил ее в себе, то эмоциональному отцу приходилось значительно труднее. Вот он и разрядился…
Продолжая рассказ об особенностях новой ракеты, Королев приблизился к висящим счетверенным гроздьям двигателей. По одной на каждую боковушку и еще одна на центральном блоке. Медные сопла сверкали червонными зеркалами отполированных поверхностей.
Королев обеспокоенно завертел головой, он кого-то выискивал в толпе. Я невольно проследил за его взглядом и увидел невысокого субтильного человека. Как и Королев, он резко отличался от окружающих, но если первый смахивал на бульдозер, то этого человека хотелось сравнить с элегантным лимузином. Тонкие черты лица, тщательно причесанные гладкие черные волосы и какой-то совсем не московский костюм: без единой складки темно-серый пиджак, острая стрелка брюк, белоснежная рубашка. Казалось, его место в престижном посольстве, а не здесь, в закопченных цехах. Рядом с кряжистым Королевым он выглядел хлипковато.
— Конструктор наших двигателей Валентин Петрович Глушко, мы с ним трудимся вместе уже почти двадцать лет, — представил его Королев, передавая указку.
