Владилен Орлов - Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы
Поговорив о жизни, мы вышли из караулки и обошли площадь. В одном месте увидели распахнутую дверь с вывеской над ней. Зашли. Оказалось, это кафе или подобное заведение. Все разгромлено, столы перевернуты, шкафы раскрыты, полки обшарены. Чувствовалось, что здесь хорошо «поработали» или вояки, или местные. В помещении никого не было. На одной из полок в куче развороченной посуды я увидел небольшую коробку с чем-то. Взял, оказалась полная коробка с бисквитами! Вот это подарочек! Настоящий деликатес, как его не заметили! Кроме черняшки, мы давно ничего не видели! Тут же попробовали, и я… выплюнул, хотя был не прочь полакомиться. Дело в том, что я с детства терпеть не мог бисквитов, даже от запаха воротило, и-тут это чувство вернулось! Услышали команду «По машинам!». Заурчали моторы. Мы, захватив коробку, побежали к своему «студеру» и, взобравшись на борт, разделили добычу среди своих разведчиков.
Приехали на новые позиции уже за Люблиным. На следующий день опять двинулись дальше, но вскоре остановились у небольшой рощицы, спрыгнули размяться. Ждем очередной команды «По машинам!» и дальнейшего движения. Но нет. Остановка, отдых на 2–3 дня. Кажется, ждут подвоза горючего для машин. Шум фронта уходит дальше вперед и уже почти не слышен. В один из дней нас выстраивают и раздают награды, офицерам в основном ордена, а бойцам, правда не всем, в основном медали. Мне вручают медаль «За боевые заслуги». Первая награда! Вначале я носил ее на гимнастерке, но вскоре, боясь потерять и загрязнить, завернул в тряпочку, спрятал в «потайном» кармане вместе с комсомольским билетом и не доставал до конца войны.
Вскоре подвезли горючее, подтянулись тылы, и мы, сев на свои машины, двинулись дальше. Как-то днем внезапно остановились, и было приказано немедленно, срочно занять противотанковую оборону, якобы впереди контратакуют немцы. Рассредоточились на просторном хлебном поле с редкими деревцами. Стали быстро копать очередные ровики и окопчики под палящим солнцем. Но в контратаку не верилось. Далеко впереди раздавались одиночные разрывы, и больше ничего. Нет немецкой авиации. Подумалось, что, наверное, впереди была местная неудача и командование решило на всякий случай развернуть запасные позиции. Так оно и оказалось. Только мы кое-как оборудовались, как раздались команды «Отбой!» и «По машинам!». Еще несколько раз останавливались, копали и бросали позиции. Но вот впереди послышалась канонада, усиливающаяся по мере нашего приближения. Вновь выходим на передовую.
Вечерело, стрельба утихла, и мы опять стали оборудовать позиции. Опыт подсказывал, что теперь предстоит настоящий бой. Я теперь уже привычно взвалил катушку на спину и с кем-то из связистов тянул линию от батареи на НП. Вообще, из-за плохого зрения меня пока что чаще использовали как связиста на промежутках, а на НП в пехотные траншеи в качестве наблюдателя-разведчика не брали. Хотя по молодости было обидно ощущать себя на вторых ролях среди разведчиков и вычислителей. Впрочем, вскоре эта относительно более спокойная и безопасная роль кончилась. Но об этом по порядку. Мой промежуток был последним перед НП и располагался на опушке очень редкой, но приятной рощицы. Рядом, замаскировавшись ветками, стояли самоходки и танкетки, которые метко окрестили «Прощай, Родина» из-за тонкой брони, пробиваемой любым, даже мелким, снарядом и из бронебойного ружья. Быстро выкопал маленький ровик в легкой песчаной почве, чтобы при обстреле было куда втиснуться (длина меньше двух метров, ширина около полуметра, а глубина на 3–4 штыка лопаты, т. е. чуть больше полуметра). Закончив копать и проверив связь, я поговорил с танкистами. Москвичей не оказалось, но они рассказали о себе и, в частности, пояснили мне, как уберегаются от противника: наступают только с пехотой, которая их прикрывает от бронебойщиков, при артобстреле непрерывно маневрируют, используют юркость машины и любые складки местности. Однако все равно говорят, что дрянь машина, потери велики, но вот-вот обещают пересадить на «тридцатьчетверки», скорее бы.
Наутро, после традиционной небольшой артподготовки, завязался короткий бой, но обстрела моей позиции почти не было. Повезло. Лупили в основном по первым траншеям, по наступающей пехоте. Досталось и нашим разведчикам, что на НП и продвигались с пехотой. Но потерь в нашем взводе управления, к счастью, не было благодаря нашему комвзвода лейтенанту Комарову, учителю математики до войны. Комаров всегда выполнял приказ по-своему, берег солдат, знал, когда надо, когда не надо лезть под обстрел, когда можно повременить или даже не выполнить приказ, если он глуп или невыполним. Здесь он хорошо разбирался. Недаром он воевал с самого начала!
Вот один характерный эпизод, рассказанный мне разведчиком или связистом (сейчас уже не помню), сопровождавшим Комарова. Комаров с разведчиком и связистом в боевых порядках роты, которую мы поддерживаем. Расположились в ровике. После артподготовки пехота вышла из траншей и пошла броском на немецкие позиции. Но не тут-то было! Немецкая минометная батарея, которую не удалось подавить (ее, очевидно, не выявили), открыла бешеный огонь по наступавшим, и пехота залегла. Кругом рвались мины, но связь еще не была нарушена. Раздался зуммер телефона, и связист передал трубку Комарову. Комбат или комдив, находившиеся сзади с командованием пехоты, приказали немедленно послать разведчика в пехоту и узнать, почему она залегла. У пехотинцев порвалась связь, и они просили уточнить обстановку через наших. Комаров помрачнел, сказал «есть» или «понял», повесил трубку, грубо выругался и произнес, что эти юные сопляки и недоучки (все командиры были значительно моложе) не ведают, что творят, на верную смерть посылают, причем бессмысленно… Обойдутся! Кончится обстрел, тогда и пошлет или сам пойдет. Телефон не включать!.. Только по окончании (или ослаблении) налетов он послал разведчика (или сам сползал) и сообщил о результатах. На замечания (скорее ругань) начальства твердил, что не было возможности или долго искал из-за обстрела… Как правило, спешка была не нужна (при налете никто не двигался) и все обходилось благополучно. Все мы, солдаты и сержанты, верили в его опыт, в его умение понять, когда надо или не надо рисковать, и безоговорочно и точно выполняли команды, которые он отдавал. Больше никто из офицеров не пользовался таким доверием. А офицеры, особенно старшие, недолюбливали его, говорили, что уж очень медленно исполняет команды, а иногда не исполняет или не так исполняет. Но «выполнимые» задания он никогда не игнорировал. При нем редко убивало или ранило солдат, а бессмысленно — никогда! Недаром он — учитель математики, много повидавший!.. Впоследствии я не раз убеждался в мудрости Комарова. Хотя он был любитель хорошо клюкнуть на досуге, что уже в мирной жизни его погубило.
