Людмила Петрушевская - Маленькая девочка из «Метрополя»
(Было несколько форм спасения писателей от голода — бюллетени, мат. помощь и семинары в домах творчества, где кормили и можно было тайно привезти и пропитать ребенка, а то и двух. О, голодные времена!) Какой-то остряк даже сказал про бюллетени, что если бы писатели не болели, они бы умерли с голоду.
В пору моего вторичного визита (в 1987 году) к Верченко я написала письмо Горбачеву, что мне через год исполняется пятьдесят лет, я член Союза писателей, а у меня не вышло ни одной книги. И что, ежели у меня эту книгу опубликуют, я отдам гонорар в помощь нуждающимся, в обновленный (старому я почему-то не доверяла) Красный Крест. И через месяц мне позвонил некто Эдик, референт секции драматургии, со словами:
— Люся, я получил ваше письмо.
— Эдик, я не вам писала.
— Но пришло ко мне. Я могу вас включить в очередь. Но предупреждаю, у нас в первую голову идет очередь мертвецов. Никак их-то не напечатаем.
— И сколько лет ждать?
— Ну, лет десять.
— Эдик, немедленно верните мое письмо тем, кто вам его дал. Или лучше всего Верченко.
После этого Верченко меня вызвал. Я пришла, секретарша тепло со мной поздоровалась и тут же доложила. И он меня сразу же пригласил в кабинет. Кто-то там у него сидел, он с этими людьми быстро закончил.
Начал он свою беседу тоже очень ласково:
— Вот вы тут пишете… что отдадите деньги. У вас же, насколько я знаю, через край не переливается? А где у вас книжка лежит?
— В «Московском рабочем» у редактора Нины Буденной, она моя однокурсница. Она хочет напечатать, но нет возможности.
Он мне сказал, что, со своей стороны, тоже обещать не может ничего, однако через месяц позвонил и сказал, чтобы я шла в издательство «Московский рабочий», там случайно выделили на этот год дополнительные единицы.
Книжка вышла, я не хотела с ней идти благодарить Верченко, пока он сам мне не напомнил. Я, к сожалению, плохо к нему относилась. И я подарила ему свою книжку «Бессмертная любовь» с многозначительной надписью «Крестному отцу этой книги». И секретарше я тоже подарила экземпляр.
И я действительно отдала свой самый первый и самый крупный зарубежный гонорар в фонд «Антиспид» журнала «Огонек», это были деньги за книгу «Бессмертная любовь» в итальянском издательстве «Мондадори», но с этим фондом ничего хорошего не получилось. То ли эти деньги пошли на что-то другое, не знаю. Во всяком случае, насчет борьбы со СПИДом сведений у меня нет.
Бедного Верченко смыло волной перестройки, и в его кабинет вселился как раз мой знакомый кавалерист-телевизионщик, а узнала я об этом случайно.
В тот год (1991) в стране царила голодуха. Союз писателей разделился на три или четыре организации, каждая присвоила какое-то помещение. В магазинах было шаром покати. И писателям стали давать недорогие талоны на обеды. Уже в начале 1992 года и я пошла со своими приятелями в ЦДЛ. Мы получили талоны и с интересом людей, приобщающихся к военному коммунизму и к коллективизму, сели за столик, где уже обедал секретариат одного из вновь образовавшихся союзов писателей, поэтесса-активистка и романистка. За соседним столом сидел человек по фамилии Калинин, референт немецкого отдела иностранной комиссии. Калинин подошел и сказал мне:
— Вы хоть знаете, что немцы, Фонд Топфера, вам присудили Пушкинскую премию? Наши получили письмо в августе и спрятали его.
Я это знала. Мне под большим секретом сообщили болельщики из недр инокомиссии.
— А вы знаете, что союз писателей отказывается предоставить им помещение для вручения вам премии? Опять пришел от немцев запрос и опять им отказали. А по условиям премии она должна вручаться именно в Союзе писателей!
— Опять отказали?
Услышав такое, конкурирующий Союз писателей в числе двух активисток заявил:
— Вот они все такие! А пойдемте, Люся, в их секретариат!
Ну мы и пошли. Это была знакомая приемная Верченко, и та же самая секретарша меня радостно приветствовала. Она тут же пошла доложить и вернулась скучная, пожала плечами:
— У него народ, он принять вас не может.
Активистки стали шуметь и специально выкрикивать обидные для конкурирующего союза вещи. Таким образом осуществлялась наглядная борьба между двумя Союзами писателей. У маленького союза, где заседали мои новые знакомые девушки, была крохотная комнатушка под крышей, а тут имелся целый этаж и такие хоромы (бушевали они). А премию почему ей не вручают?
И тут из кабинета Верченко вышел мой телевизионный танкист, причем со страдальческим выражением лица, как будто у него отнимали завоеванное по праву.
— У вас что, нет комнаты вручить ей премию? — спросила одна грубая активистка, поэтесса. — Такие палаты у вас, прямо залы! Этаж целый! И нет комнаты?
— Да, — твердо ответил мой танкист, — нет!
— А в будущем месяце?
— План сверстан, тоже нет.
Мне вся эта история надоела.
— А ну и пошли вы все тогда в жопу, — громко сказала я и, уходя, добавила угрожающе: — И я отказываюсь получать вообще тут премию.
И мне действительно не вручили премию в Союзе писателей. Наоборот, вскоре на меня было заведено уголовное дело по факту оскорбления президента СССР М.Горбачева. Может быть, танкист по каким-то своим каналам это предвидел…
Итак, на чем мы остановились? На том, что боевой кавалерист-писатель не хотел попадать под горячую руку Большой литературы, пополнять собой список страдальцев, наш мрачный мартиролог. Вместо этого он пополнил собой список секретарей. Я представляю, чего это стоило телевидению…
То было начало бешеных девяностых.
3. Командировка в сторону Манна
А теперь надо вернуться в 1973 год.
Мы как-то в условиях безработицы прожили зиму, а летом моего сына Кирилла наша районная медсестра Валечка устроила в санаторий для астматиков. Она ходила к нам, делала уколы и ставила банки моему сыну, мы с ней дружили. Она была в курсе нашей жизни. И однажды специально пришла, опытным взглядом окинула нашу квартиру, а затем сказала: «Есть путевка для Кирилла в санаторий на июль. Собирай его».
Так я оказалась временно свободной от проблемы как пропитать ребенка и пришла просить командировку в журнал «Сельская молодежь». В период командировки на каждый день полагались суточные 2 рубля 60 копеек. Это были деньги!
Дружественный человек, завотделом прозы журнала, хороший прозаик Боря Ряховский, которому так и не удалось напечатать мои рассказы (в результате проделанной им работы каждое упоминание моего имени вызывало на редколлегии громкий смех главного редактора Олега Попцова и сотрудников) — этот Боря даже обсудил со мной, куда я хочу поехать. Он вообще опекал вдов писателей, нищих поэтов и непечатаемых авторов (среди которых были такие киты как Ю.Домбровский).
