Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11
Этим способом я нашел ее. Я получил на третий день записку, в которой она мне писала, что видела меня разговаривающим с ее мужем в лавке, которую она мне назвала. Она говорила мне вернуться туда к такому-то часу и придерживаться в своих ответах на расспросы ее мужа той версии, что я был знаком с ней под именем девицы Блазэн в Англии, в Спа, в Лейпциге и в Вене, все время как с торговкой кружевами, и что она заинтересовалась мной в этом последнем городе, чтобы я обеспечил ей протекцию посла. Она закончила свою записку, сказав, что сам ее муж будет иметь удовольствие поразить меня, представив мне свою жену.
Я последовал уроку. Я направился в ее лавку сразу после обеда, и добряк спросил у меня, не знаком ли я случайно с молодой торговкой кружевами из Монпелье, по имени Блазэн.
— Да, но я не знал, что она из Монпелье. Красивая, умная и хорошо устраивает свои дела. Я видел ее несколько раз в Европе, и в Вене я оказался ей полезен. Ее поведение доставило ей симпатию и уважение всех дам, с которыми она имела дело. Это у герцогини я познакомился с ней в Англии.
— Вы узнаете ее, если увидите?
— Черт побери! Такая красивая женщина! Разве она в Монпелье? Если она здесь, поговорите с ней обо мне. Я такой-то.
— Вы сами с ней поговорите.
Он предлагает мне подняться, идет передо мной, и представляет меня ей.
— Как, мадемуазель, вы здесь? Я рад вас увидеть снова.
— Месье, она не мадемуазель, она моя жена, будьте так любезны, и прошу вас, это не должно помешать вам обнять ее.
— С большим удовольствием. Вы, значит, вышли замуж в Монпелье. Я поздравляю вас обоих и благодарен за счастливый случай. Скажите, хорошо ли вы доехали из Вены в Лион?
Она начала рассказывать обо всем на свете и встретила во мне такого же хорошего комедианта, как она сама. Мы оба с большим удовольствием вновь увиделись друг с другом, но то удовольствие, которое почувствовал аптекарь, видя уважение, с которым я отнесся к ней, было еще более велико. Мы провели в беседе час, сохраняя весьма натуральный вид, который никак не мог вызвать предположение, что мы были связаны любовью. Она спросила у меня, не думаю ли я провести время карнавала в Монпелье, и выразила большое огорчение, когда я сказал, что собираюсь уехать завтра. Ее муж сказал, что этого не может быть, она добавила, что этого не будет, и что я абсолютным образом должен оказать честь ее мужу подарить ему два дня, чтобы пообедать в их семье послезавтра. Заставив немного себя поупрашивать, я согласился.
Вместо двух дней, я подарил им четыре. Я там обедал и ужинал. Мать мужа показалась мне вполне респектабельной, по своему возрасту и по уму; она создавала, как и ее сын, впечатление, как будто вполне забыла все, что могло бы помешать иметь со своей невесткой такие отношения, каких только можно желать. Она сама мне сказала, в минуту, когда мы были одни, что счастлива, и, поскольку она это говорила, так и должно было быть, потому что невозможно на людях выглядеть счастливо и не чувствовать этого. Она выходила на прогулку только с его матерью, и нежно любила своего мужа. Я наслаждался эти четыре дня чистой радостью настоящей дружбы, не вспоминая о той нежной жизни, что мы вели вместе, и которая еще могла бы разбудить в нас желание ее возобновить. Нам не нужно было сообщать друг другу наши мысли, чтобы их понимать. Она сказала мне, в день, когда мы обедали вместе, что если мне нужны полсотни луи, она знает, где их взять, и я ответил, чтобы она сохранила их до другого раза, когда я вновь буду иметь удовольствие ее увидеть. Я выехал из Монпелье, уверенный, что мой визит увеличил уважение, которое испытывал к ней ее муж и ее свекровь. Я поздравлял себя, видя, что могу быть счастлив, не совершая проступков.
На следующий день после того, как я попрощался с этой женщиной, которая была обязана мне своим счастьем, я заснул в Ниме, где провел три дня с очень знающим натуралистом. Это был г-н Сегье, близкий друг маркиза Маффеи из Вероны до самой того смерти. Он продемонстрировал мне в чудесах своего кабинета огромность природы. Ним — это французский город, достойный того, чтобы иностранец в нем задержался. Там можно найти превосходную пищу для ума, в величественных монументах, и для сердца — в красоте прекрасного пола. Меня пригласили на бал, где я наслаждался привилегией быть иностранцем, привилегией, незнакомой в Испании и в Англии, где быть иностранцем — это недостаток.
Выехав из Нима, я решился провести весь карнавал в Эксе, стране Парламента, чье дворянство пользуется заслуженной репутацией. Я хотел с ним познакомиться. Я поселился в «Трех Дофинах», если не ошибаюсь; я встретил там испанского кардинала, который направлялся в Рим на конклав, чтобы выбрать папу на место Реццонико.
Глава VI
Мое пребывание в Экс-ан-Прованс; тяжелая болезнь; незнакомка, которая меня вылечивает. Маркиз д'Арженс. Калиостро. Мой отъезд. Письмо Генриетты. Марсель. История Нины. Ницца. Турин. Лугано. Мадам де …
Моя комната отделялась от комнаты Его Высокопреосвященства лишь тонкой перегородкой, и я слышал, ужиная, как он делал строгий выговор кому-то, кто должно быть был его главным служащим и занимался вопросами путешествия. Основанием для проявления истинного гнева кардинала послужило то, что этот человек экономил на затратах на обед и на ужин, как если бы его хозяин был самым нищим из испанцев.
— Монсеньор, я не экономлю ничего, но невозможно тратить больше, по крайней мере, если я не заставлю трактирщиков брать с меня вдвое больше того, что стоят продукты, что они вам дают, и что вы сами находите достаточным из того, что вы хотели бы иметь из дичи, рыбы и вин.
— Это может быть, но вы, имея немножко ума, могли бы заказывать заранее нарочным продукты в тех местах, где я потом не остановлюсь, и за которые, тем не менее, мы заплатим, и велеть готовить на двенадцать, когда нас бывает не более шести, и при этом заказывать все время три стола — один для нас, другой — для моих офицеров и третий для моих слуг. Я видел здесь, что вы дали почтальонам только двадцать су на выпивку; я от этого краснел; сверх того, что следует гидам, надо давать всякий раз по меньшей мере экю, и когда вам дают сдачу с луи, следует оставлять ее на столе. Я видел, что вы клали ее в карман. Это нищенство. Будут говорить в Версале, в Мадриде и в Риме, потому что все всем известно, что кардинал де ла Серда нищий или скупой. Поймите, что я ни тот ни другой. Либо перестаньте меня позорить, либо идите вон.
Таков характер большого испанского сеньора; но кардинал, в сущности, был прав. Я его видел назавтра при его отъезде. Какая фигура! Он не только был мал, дурно сложен, смугл, но его физиономия была настолько некрасива и низменна, что я понял действительную необходимость для него стараться произвести впечатление изобилием и выделяться декорациями, так как без этого его принимали бы за мальчика с конюшни. Любой человек, имеющий неприятную внешность, должен, если он может и если у него хватает ума, сделать все, чтобы отвратить взоры от изучения его внешности. Внешние атрибуты — это превосходное средство против этого дурного подарка природы. Использовать внешнюю пышность — это единственный способ некрасивых выигрывать войну против красоты.
