Коллектив авторов - Андрей Белый: автобиографизм и биографические практики
В шаржах Александра Блока начала 1900-х у Белого аналогичная прическа (ил. 6, 7). Этот специфический «ежик» придает саркастический оттенок литературным пристрастиям персонажа на рисунке «Андрей Белый читает люциферьянские сочинения Риля и Когэна»[406] (ил. 6): вздыбленные волосы – персонифицированная иконографическая черта дьявола (Люцифера) или демонов.
Интересно рассмотреть автопортрет Белого, беседующего с лидером французских социалистов Жаном Жоресом за утренним завтраком, на рисунке в письме к матери из Парижа (<13–14 декабря> 1906).[407] Композиция рисунка любопытна тем, что это взгляд Белого на себя со стороны. На одном листе расположены сразу три изображения. На двух из них одинокая фигура Жореса: в одном случае он стоит почти в центре листа с серьезным выражением лица, сложив руки перед собой; рядом надпись: «Жорес умиляется перед русскими революционерами!». В верхнем правом углу и в перевернутом виде относительно центральной фигуры за столом с вилкой и ножом в руках сидит улыбающийся Жорес; надпись рядом гласит: «Жорес рассказывает о сообразительности котов и псов (за завтраком)». Левая часть листа занята композицией, в которой грузная статичная фигура Жореса расположена на краю длинного обеденного стола, вытянутого вверх и вдаль (на дальнем конце его угадывается едва намеченное чье-то лицо), а в центре стола Белый в вихревом движении рук, головы, столовых приборов и встопорщенных волос, обращается к Жоресу, который (как гласит подпись) «с удовольствием выслушивает рассказ о всеобщей забастовке» (ил. 8). Весь рисунок производит впечатление переворачивающегося и тонущего корабля, где Жорес – непомерный груз, тянущий судно вниз, дальняя сторона стола – вздыбленная палуба с сигнальным флажком неведомого лика, а Белый – сорвавшийся с резьбы винт, балансирующий между ними. Голову Белого венчают три всклокоченные прядки (ил. 9).
Ил. 1. Андрей Белый. Николай Аполлонович Аблеухов. Иллюстрация к роману «Петербург». Середина 1910-х (?). Бумага, акварель. ГЛМ
Ил. 2. Андрей Белый. Николай Аполлонович Аблеухов. Иллюстрация к роману «Петербург». Середина 1910-х (?). Бумага, тушь, перо. ГЛМ
Ил. 3. Андрей Белый. Николай Аполлонович Аблеухов с бомбой. Иллюстрация к роману «Петербург». Середина 1910-х (?) Бумага, тушь, перо. ГЛМ
Ил. 4. Андрей Белый. «Светлый Бальдер…». 1900-е. Бумага, тушь, перо, карандаш. РГАЛИ
Ил. 5. Андрей Белый. «Светлый Бальдер…». Фрагмент. РГАЛИ
Ил. 6. А. А. Блок. «Андрей Белый читает люциферьянские сочинения Риля и Когэна». 1900-е. Бумага, карандаш. ИРЛИ РАН
Ил. 7. А. А. Блок. «Андрей Белый рассказывает маме о гносеологических эквивалентах». 1900-е. Бумага, карандаш. ИРЛИ РАН
В фонде Белого в Российской государственной библиотеке сохранился рисунок тех же, по всей видимости, лет (1900-е?), в котором эта тема получила дальнейшее и вполне символистское истолкование (ил. 10). Приходится сожалеть, что имя автора рисунка неизвестно, поскольку этот шаржированный портрет насыщен чрезвычайно интересными деталями и многозначными смыслами.
Андрей Белый предстает в иконографически узнаваемом образе Христа Пантократора (Вседержителя): в широкой ризе, с нимбом и крестом над головой, с благословляющим двоеперстием и Евангелием в руке[408] (ср. с ил. 11). Однако Белый на рисунке держит не Евангелие, а другую книгу – огромный том Владимира Соловьева, принесшего миру новое спасительное учение – символизм. На раскрытых страницах вертикально вписано имя автора – по пять букв на каждой, начальные буквы имени ВЛадимир не видны, закрыты рукой.
При этом «Евангелие» от Соловьева здесь, со всей очевидностью, выполняет функцию скрижалей Завета, данных Богом Моисею. Моисеевы скрижали часто изображаются как раскрытая книга. Таким образом, десять букв на книжных страницах (или досках) соответствуют десяти заветам или основным законам, начертанным Богом на скрижалях в виде десяти букв-знаков. Суммируя наши наблюдения, получаем следующую картину: Белый-Спаситель несет новую истину, новый Закон своим сподвижникам.
Ил. 8. Андрей Белый. <За завтраком с Жаном Жоресом>. Рисунок в письме к А. Д. Бугаевой из Парижа. <13–14 декабря> 1906. Бумага, чернила. РГАЛИ
Ил. 9. Андрей Белый. <За завтраком с Жаном Жоресом>. Фрагмент. РГАЛИ
Ил. 10. Неизвестный художник. Андрей Белый. 1900-е. Бумага, карандаш. НИОР РГБ
С Владимиром Соловьевым в 1900 г., незадолго до смерти философа, у Белого произошел серьезный разговор, сыгравший значительную роль в его дальнейших духовных исканиях, в решении «осуществить “соловьевство” как жизненный путь <…>, найти Человечество, как Ипостась лика Божия».[409] В беседе были затронуты вопросы, глубоко волновавшие Белого в то время. Они говорили о мистических зорях первых лет нового века, о мировой душе, истине и псевдоистине, об Антихристе, чувство пришествия которого Белый остро пережил в 1898 г., о чем оставил запись в «Материале к биографии»:
«<…> со мной происходит очень сильное мистическое переживание на Страстной неделе, в церкви Троицы, что на Арбате. Во время великопостного богослужения развертывается картина, как бы пророческая, – огромного будущего: <…> мне начинает казаться, что в этот Храм придет Антихрист; <…> предстает впервые отчетливо мысль о Конце всемирной истории <…>; и проносится передо мною ряд ослепительных картин ненаписанной драмы-мистерии “Пришедший” (т. е. Антихрист) <…>».[410]
По наблюдению А. В. Лаврова, в замысле беловской драмы-мистерии обнаруживаются аналогии с «Краткой повестью об антихристе» Вл. Соловьева, написанной годом позже.[411] В связи с этим особую остроту приобретает имя лирического героя в стихотворении «Вечный зов», послужившем эпиграфом к первому разделу нашей статьи: Белый называет себя лжехристом: «Хохотали они надо мной, / Над безумно-смешным лжехристом…».[412]
Подчеркнем, что на анализируемом рисунке Белый представлен именно в виде Иисуса Христа. Круглый нимб, символизирующий святость, с вписанным в него крестом (так называемый крестчатый нимб), является иконографическим атрибутом и отличительным признаком именно Христа Пантократора (Вседержителя).[413] На его нимбе тремя греческими буквами обыкновенно пишется его имя; в нашем рисунке на нимбе стилизованным церковнославянским шрифтом сокращенно вписано имя Андрея Белого. Кроме того, острые вершины специфической прически формируют треугольник, а при желании можно допустить и наличие на затылке четвертой пряди, спускающейся по шее вниз и тем самым образующей за его головой условный четырехугольник или ромб (ср. с ил. 12). Волосы при этом приобретают функцию нимба, а нимб в форме треугольника или ромба является одним из символов Бога-Отца, Саваофа. Наличие двух нимбов – крестчатого и ромбовидного – усиливает божественную суть персонажа, в лике которого таким образом, по замыслу художника, выражена единосущность Бога-Отца и Бога-Сына.
