Мохандас (Мохандус) Карамчанд Ганди - Революция без насилия
Я намеревался провести реформу в воспитании детей. Брат имел детей, а моему ребенку, родившемуся еще до отъезда в Англию, было уже почти четыре года. Мне хотелось научить малышей физическим упражнениям, воспитать их выносливыми, причем самому руководить их воспитанием. Брат поддержал меня, и я более или менее преуспел в своих усилиях. Мне очень нравилось проводить время с детьми, а привычка играть и забавляться с ними сохранилась у меня и по сей день. Думаю, что мог бы быть хорошим воспитателем детей.
Необходимость проведения «реформы» питания была очевидна. Чай и кофе уже заняли свое место в доме. Брат считал нужным к моему возвращению создать в доме некое подобие английской атмосферы, и поэтому посуда и тому подобные вещи, использовавшиеся лишь в особых случаях, теперь употреблялись ежедневно. Мои «реформы» были призваны завершить это начинание. Я ввел овсяную кашу и какао, которое должно было заменить чай и кофе. Но на деле какао стало лишь дополнением к чаю и кофе. Ботинки и полуботинки уже употреблялись. Я завершил европеизацию своих близких введением европейской одежды.
В результате расходы наши возросли. Новые вещи появлялись в доме каждый день. Но где взять необходимые средства? Начинать практику в Раджкоте было бы смешно. У меня едва ли были познания квалифицированного вакила, а я рассчитывал, что мне будут платить в десять раз больше, чем ему! Вряд ли найдется клиент, который будет настолько глуп, чтобы обратиться ко мне. А если бы такой и нашелся, мог ли я присовокупить к своему невежеству высокомерие и обман, увеличить тяжесть моего долга перед обществом?
Друзья советовали мне отправиться на некоторое время в Бомбей, чтобы приобрести там опыт, и проработав в Верховном суде, изучить индийское право и постараться получить какую-нибудь практику. Я согласился и уехал.
Создавать свое хозяйство в Бомбее я начал с того, что нанял повара, неопытного, как и сам. Он был брахманом. Я обращался с ним не как со слугой, а как с членом семьи. Он никогда не мылся, а только обливался водой.
Его дхоти и даже священный шнур были грязными. Он был совершеннейшим младенцем в вопросах религии. Но где мог я взять повара лучше?
– Хорошо, Равишанкар (так звали его), – говорил я ему, – ты не знаешь, как стряпать, но ведь ты должен знать свою сандхья (ежедневная молитва) и т. п.
– Сандхья, сэр? Плуг – наша сандхья, а заступ – наш ежедневный обряд. Вот какой я брахман. Я должен жить, пользуясь вашими милостями, или пахать землю.
Итак, мне предстояло обучать Равишанкара. Времени для этого у меня было достаточно. Половину блюд я стряпал сам, экспериментируя с вегетарианскими блюдами английской кухни. Я поставил плиту и стал хлопотать возле нее вместе с Равишанкаром. Я не имел ничего против совместной трапезы, Равишанкар также, и мы весело садились вместе за стол. Было только одно неудобство: Рави-шанкар поклялся оставаться грязным и не мыть продукты.
Однако я не мог прожить в Бомбее дольше четырех-пяти месяцев: не хватало средств, чтобы покрывать постоянно растущие расходы. Вот как я начал жизнь. Я понял, что профессия адвоката – плохое занятие: много показного и мало знаний. Во мне росло чувство ответственности.
Первое судебное делоВ Бомбее я начал изучать индийское право и в то же время продолжал свои опыты по диететике. К этому занятию присоединился Вирчанд Ганди, мой приятель. Брат со своей стороны делал все возможное, чтобы обеспечить мне адвокатскую практику.
Изучение индийского права оказалось скучным занятием. Я никак не мог совладать с кодексом гражданского судопроизводства. Иначе, правда, обстояло дело с теорией судебных доказательств. Вирчанд Ганди готовился к экзамену на стряпчего и рассказывал мне всякие истории об адвокатах и вакилах.
– Умение Фирузшаха, – не раз говорил он, – основано на глубоком знании права. Он наизусть знает теорию судебных доказательств и все прецеденты по 32-му разделу. Чудесная сила аргументации Бадруддина Тьябджи внушает судьям благоговение.
Рассказы об этих столпах права лишали меня присутствия духа.
– Нередко случается, – добавлял он, – что адвокат влачит жалкое существование в течение пяти-семи лет. Вот почему я избрал карьеру стряпчего. Если вам удастся года через три стать независимым, можете почитать себя счастливчиком.
Расходы мои росли каждый месяц. Я не в состоянии был открыть адвокатскую контору и одновременно с этим готовиться к профессии адвоката, так как не мог уделять занятиям всего внимания. У меня появился известный вкус к теории судебных доказательств. С большим интересом я прочел «Индийское право» Мейна, но все еще никак не мог решиться взять какое-нибудь дело. Я чувствовал себя невероятно беспомощным, словно невеста, впервые входящая в дом будущего свекра.
Приблизительно в это время я взялся за дело некоего Мамибая. Это было совсем мелкое дело. Мне сказали:
– Вам придется заплатить комиссионные посреднику.
Я решительно запротестовал.
– Но даже такой известный адвокат по уголовным делам, как X, зарабатывающий три-четыре тысячи в месяц, тоже платит комиссионные.
– Мне незачем подражать ему, – возражал я. – С меня достаточно и 300 рупий в месяц. Отец зарабатывал не больше.
– Теперь другие времена. Цены в Бомбее чудовищно возросли. Надо быть практичным.
Но я был непреклонен. Я не заплатил комиссионных, тем не менее дело Мамибая получил. Оно было очень простым. Гонорар свой я определил в 30 рупий. Дело, по-видимому, не могло разбираться дольше одного дня.
Мой дебют состоялся в суде по мелким гражданским делам. Я выступал со стороны ответчика и должен был подвергнуть перекрестному допросу свидетелей истца. Я встал, но тут душа моя ушла в пятки, голова закружилась, и мне показалось, будто помещение суда завертелось передо мной. Я не мог задать ни одного вопроса. Судья наверное смеялся, а адвокаты, конечно, наслаждались зрелищем. Но я ничего не видел. Я сел и сказал доверителю, что не могу вести дело и что пусть он лучше наймет Пателя и возьмет мой гонорар обратно. М-р Патель был тут же нанят за 51 рупию. Для него это дело было, разумеется, детской игрой.
Я поспешил уйти, так и не узнав, выиграл или проиграл дело мой клиент. Я стыдился самого себя и решил не брать никаких дел до тех пор, пока у меня не будет достаточно мужества, чтобы вести их. И действительно, я не выступал в суде до переезда в Южную Африку. Мое решение было продиктовано не моей добродетелью, а необходимостью. Не было ни одного глупца, который доверил бы мне дело, зная наверняка, что проиграет его!
