Дмитрий Оськин - Записки прапорщика
- Все уходят, - говорил Блюм. - Я на всякий случай перевязочный отряд тоже свернул и выслал из деревни. Какие будут распоряжения?
Соболев ему ответил, что об отступлении приказа у него нет, и он считает всю эту панику напрасной.
- Штаб дивизии уже выехал, - доложил ему Блюм. - Думаю, вас просто забыли известить. Блюм бросил трубку:
- Вы знаете, что произошло?
- Ничего не знаю. Говорят, прорван фронт где-то около Манаюва и уже взят Олеюв. Я слышал это от полкового ординарца.
- Я тоже ничего не знаю. Штаб дивизии снялся. Музеуса нет. Он вызван в штаб корпуса, и вот без него такая катавасия. Попробую все-таки еще раз спросить Соболева. - Блюм опять нажал кнопку телефона, но никто не отвечал. - Ну, значит, телефон или перебили, или снимают. Поедемте!
- А на чем?
Блюм ударил себя ладонью по лбу.
- А ведь ехать-то действительно не на чем! Отряд отправил, а мой денщик вчера уехал, кажется, с вашим Ларкиным в обоз за фуражом. - Он посмотрел на свои пожитки. - Ну, черт с ним, пускай и самовар тут остается!
Блюм захватил с собой только маленький саквояжик, и мы бросились догонять перевязочный пункт. Догнали его уже в конце деревни, где начиналось небольшое болото. У моста через речку получилась пробка, потому как каждая из повозок стремилась выбраться из деревни первой.
Объехать мостки не представлялось возможным: по сторонам было хотя и небольшое, но топкое болотце, через которое не только нельзя проехать на лошади, но и пройти пешему.
Тяжелая брань висела в воздухе.
- Чего там передние канителят? - кричали сзади. - Австрийцу, что ли, сдаваться хотят?
А передние не могли выбраться с мостков, так как несколько повозок, въехавшие одновременно, накрепко сцепились друг с другом.
Мы с Блюмом протискались вперед. На мостках оказалась повозка с вещами Блюма, которой правил его денщик Ерохин.
- Ерохин, чего ты тут путаешься? - в сердцах крикнул Блюм.
- Владимир Иванович, никак не отцеплюсь!
- Так к черту колеса, руби их!
- А как же дальше-то без колес ехать?
- Починишь!
- А когда чинить?
- Ну, не болван ли ты, Ерохин? Сколько времени стоишь на мосту!
- Почитай, час целый.
- За час можно новые колеса сделать!
- Подите-ка сделайте. А ежели еще ось сломают, куда дальше тронешься? Ну, ты! - крикнул Ерохин на лошадь, изрядно постегивая ее кнутом.
Лошадь дернула, но повозка осталась на месте.
- Эх, Ерохин, Ерохин, чудак ты! Вместо того чтобы ругаться, обратился Блюм к сопровождавшим повозки обозным солдатам, - вы бы подняли одну повозку на руки и расцепились.
- А ведь правду доктор-то говорит!
Несколько человек обозников подошли к застрявшим повозкам, подняли одну вверх. Лошади почувствовали облегчение, тронулись вперед, и повозки легко выкатились на другой берег. Ожидавшие в пробке с гиком погнали свои повозки вперед.
- Тише, тише! - кричал на них Блюм. - Опять, черти, застрянете. По очереди переезжайте!
Серьезный тон Блюма подействовал отрезвляюще. Прежде чем въехать на мост, обозники слезали со своих повозок, бережно брали под уздцы лошадь и потихоньку переходили мосток. Мы в течение двадцати минут стояли около моста, помогая обозникам переезжать без паники и затора, а затем отправились пешком вслед за повозками.
На пути попалась небольшая деревушка, в садах которой были сложены запасы артиллерийских снарядов.
- Интересно, что со снарядами будут делать? - обратился ко мне Блюм.
- Давайте спросим у артиллеристов.
Мы подошли к группе солдат, охранявших запасы.
- Вы знаете, - обратился к ним Блюм, - что армия отступает?
- Никак нет.
- Разве у вас нет телефона?
- Телефон-то есть, да он не работает.
- Отступают, - сказал Блюм. - Вам тоже надо уходить.
- А со снарядами как?
- У вас же должны быть какие-нибудь инструкции, что делать со снарядами, если отступают.
- Инструкции нет. Распоряжение было, что в случае отступления взрывать.
- Так взрывайте.
- Взорвать-то легко, а вдруг отступления-то нет никакого? Как же без распоряжения?
- Чудаки вы! Разве не видите - уходим.
Мы так и не убедили солдат, что лучше двести тысяч снарядов взорвать, чем отдать неприятелю.
Вечереет. Солнце большое и красное. С севера наползают дождевые тучи.
- До каких пор идти-то будем? - обратился я к Блюму. - Связи нет, так можно, не останавливаясь, до самого, что называется, Волочиска докатиться.
- До Волочиска не дойдем. Очевидно, где-нибудь около Стыри застрянем.
Послышался звук мотора.
- Штабные на автомобиле удирают, - сказал я Блюму, обращая его внимание на шум мотора.
- Какие там штабные? - обернулся он ко мне. - Штаб дивизии ушел раньше нас. Не аэроплан ли?
Мы оглянулись и со стороны австрийских позиций заметили несколько аэропланов.
- Австрийские, - задумчиво произнес Блюм. - Видите, кресты на крыльях.
Для меня было ясно: аэропланы производят разведку отступления русских войск. При приближении к нашим обозным колоннам они снизились настолько, что их можно было бы сбить ружейным огнем.
- Интересные птицы, - проговорил Блюм. - Парят себе в воздухе спокойно. Видят далеко. Жаль, что у нас авиация слаба.
Мы остановились, следя за полетом аэропланов. Сделав несколько кругов, они начали быстро снижаться над нашим обозом и спустились настолько, что можно было видеть летчиков.
- Жаль, винтовки нет, - сказал Блюм. - Обстрелять бы...
Обозники повскакивали со своих повозок, стараясь укрыться под ними от взоров неприятельских летчиков. С аэропланов затрещали пулеметы. Лошади бешено понеслись. Люди побросали лошадей и рассыпались по полю мелкими кучками.
- Ложитесь! - крикнул мне Блюм и ничком бросился на землю.
- Лучше ли будет? - спросил я, опускаясь на землю.
Шагах в десяти от Блюма я приник к земле в полной уверенности, что наступили последние минуты моей жизни, но обстрел с аэропланов продолжался недолго. Австрийские самолеты минут пятнадцать кружили, точно коршуны, над нашим обозом. Большое "мертвое пространство", получающееся при вертикальной стрельбе, не позволило австрийцам вести меткий огонь. Пули ложились далеко в поле.
Потом обозники долго собирали лошадей с повозками.
- С аэропланным крещением! - сказал мне, смеясь, Блюм.
- Спасибо, и вас с тем же. По совести говоря, не хотел бы еще раз пережить подобные ощущения. А ведь и в штыковых атаках бывал...
- Я тоже в такой переделке первый раз, - ответил Блюм. - В аэропланном обстреле интересно одно: он приносит лишь моральный урон и почти никакого физического. Вы видели, сколько времени стреляли по нас? Однако не только убитых нет, но даже раненых. Нужно быть весьма и весьма метким стрелком, чтобы уязвить при вертикальном обстреле движущиеся по земле цели. При стрельбе сверху пулемет может поразить лишь тот объект, который попадает непосредственно в сферу его действия, точно град в летнюю пору.
![Ульяна Соболева - Пусть меня осудят...[СИ]](/uploads/posts/books/124/124.jpg)
