Н. Стромилов - Впервые над полюсом
Обстановка на дрейфующей станции весьма тревожная. 1 февраля в результате сильного шторма папанинская льдина, казавшаяся недавно такой прочной, начинает расползаться на куски. Станция оказывается на обломке поля размерами триста на двести метров, окруженном трещинами. Тогда летчик-испытатель В. К. Коккинаки начинает на одном из подмосковных аэродромов на самолетах нашей экспедиции отрабатывать наименьшие возможные разбег и пробег. Получается, что трехсот метров нам должно хватить. Но - впритык.
Машины проверены и заправлены. Погружен неприкосновенный запас продовольствия и экспедиционное снаряжение. Завтра летим!
Но 3 февраля приходит новая тревожная весть: ледяное поле, на котором находится станция, в результате сжатия разломалось окончательно и папанинцы очутились на обломке, имеющем размеры пятьдесят на тридцать метров! Теперь посадка самолетов невозможна, и мы, экипажи двух рвущихся на север красавцев-самолетов, глубоко сожалеем, что не можем прийти на помощь четверке отважных полярников, к которым подкрадывается беда…
Не прочитав дневники папанинцев, невозможно представить себе, какие трудности выпали на их долю и что помогло им выстоять. Я позволю себе привести лишь отдельные выдержки из опубликованного дневника И. Д. Папанина за несколько дней февраля - нелегкого для папанинцев месяца.
«1 февраля… Треск возрастал. Я хотел пойти посмотреть, что происходит в лагере, но Эрнст сказал: «Не ходи, промочишь одежду… Я дежурный и сейчас туда отправлюсь…» Ширшов… вышел из палатки с фонарем. Вернувшись, он сказал: «Трещина проходит рядом с нами…» Петрович был абсолютно спокоен. Он делал это сообщение тем же тоном, каким он обычно говорит: «Взял станцию».
…Я пробил топором ледяную крышу, прыгнул внутрь и… очутился в воде: склад затопило.
…Под вой пурги наше ледяное поле, казавшееся таким прочным, расползалось на куски.
Эрнст завел патефон. Всегда в самые тяжелые и тревожные минуты он садится играть в шахматы или заводит патефон.
Под ударами ветра громыхает ветряк… Все прислушиваются и молчат. Я говорю: - Вот что, братки: теперь, когда будете обходить лагерь, к краю льдины не подходите. Теодорыч вчера чуть не сорвался. Если что-либо случится с кем-либо из вас, считайте: пропали двое; мне тогда тоже нет смысла возвращаться на землю!
…Сомнений больше нет: льдина треснула и под палаткой!
…Не дожидаясь окончания постройки снежного дома, мы решили вынести отсюда радиостанцию и все ценное имущество, разбить легкие шелковые палатки, которыми мы располагали, и временно разместиться в них… Мы разбили их около дальней мачты антенны. В одной палатке сложили одежду и спальные мешки, в другой разместили радиостанцию Кренкеля.
…Женя вытащил гравитационные приборы из своей обсерватории, так как ее тоже заливает водой.
…Отрезаны две базы, также технический склад со второстепенным имуществом. Из затопленного хозяйственного склада все ценное спасено.
2 февраля…Обнаружили новые трещины, еще сократившие размеры льдины… Одна из трещин отрезала от нас дальнюю мачту антенны вместе с палаткой, которую мы вчера поставили. Ничего не поделаешь: надо еще раз менять квартиру.
…Теперь все снаряжение нашего лагеря будем держать на нартах…
3 февраля…Жене удалось достаточно точно определить координаты.
…Петр Петрович с утра приводил в порядок свои научные материалы…
…Мы с Теодорычем занимались благоустройством лагеря.
…Мы не беспокоимся ни о себе, ни о своих семьях… Мне вспоминается трагическая запись капитана Скотта, который, возвращаясь с Южного полюса, мучительно думал: кто обеспечит его семью, если он погибнет? У нас нет таких мыслей: о нас заботится весь советский народ, наша партия, наше правительство.
…В честь появления солнца мы выпили по рюмке коньяку, закусили тортом.
…Слушали «Последние известия» по радио.
5 февраля…Братки устроили парикмахерскую: побрились, протерли мокрой тряпкой лица и стали неузнаваемы.
7 февраля. Опять свирепствует пурга.
…Повторилось сжатие.
…Льдина под нами все время колеблется.
…Усиливается ветер.
8 февраля. Шторм разыгрался жестокий.
…Раздался полный тревоги голос Теодорыча: - Скорее на помощь!… Шторм ломает радиопалатку!…
…После пережитых треволнений снежный домик казался нам удобным и чрезвычайно просторным дворцом. Мы поужинали, не переставая восхищаться новым жилищем.
9- 10 февраля…Вчера Эрнст и Петрович прочно привязали к нартам всю аппаратуру…Теперь, чтобы передвинуть радиостанцию на другое место, не нужно разбирать ее и делать переключения…»
Комментарии? Вряд ли они нужны. Но все же скажем: главным, что поддерживало папанинцев в течение 274 нелегких дней дрейфа, и особенно трагических первых дней февраля, была глубокая уверенность в том, что они не одиноки, а окружены симпатией, вниманием и заботой многих советских людей. Папанинцы за время дрейфа не растеряли уважения друг к другу и не утратили готовности постоянно один о другом заботиться. Они были людьми, и все обычные человеческие чувства им были свойственны, в том числе и гнетущее чувство, вызываемое приближающейся опасностью. Но они были волевыми людьми, и когда это чувство возникало, умели заставить себя подавить его, внешне казаться спокойными и делать с обычной сноровистостью и тщательностью ту работу, ради которой были сюда посланы. Помогало им и умение ценить небольшие радости, которые весьма скупо отпускала жизнь на льдине…
Папанинцев 19 февраля сняли со льдины моряки «Таймыра» и «Мурмана».
- Понимаешь, - скажет потом Кренкель, - кто-то из моряков, которые пришли к нам на льдину, принес букет живых цветов. Живых! И они остались на льду - забыли. Вот жалость-то…
Папанинцы покинули льдину, но советские исследования в Центральной Арктике продолжались. В 1937-1940 годах через Центральный полярный бассейн дрейфовал ледокольный пароход «Седов», и на нем вели научную работу полярники, перемежая ее ожесточенной борьбой за жизнь корабля и свою собственную. В 1941 году самолет с советскими учеными совершил посадку в районе полюса относительной недоступности.
Дальнейшие исследования были прерваны войной. Но с 1948 года посещения Центральной Арктики советскими летающими лабораториями стали обычным делом, а в 1950 году на дрейфующих льдах к востоку от острова Врангеля возникла вторая постоянно действующая научная станция и штат ее был уже семнадцать человек.
В наши дни в Центральной Арктике дрейфует вместе со льдами двадцать третья по счету научная станция.
