Юрий Гавриков - Че Гевара. Последний романтик революции
В воспоминаниях крестьянки Чаны, о которой говорилось выше, сохранилась такая история. Перед уходом в город Чана высказала Геваре свою озабоченность, — прилетят батистовские самолеты и разбомбят ее дом. Команданте (у которого не было никаких икон), чтобы успокоить верующую женщину, обещает ей в ее отсутствие укрепить над входом в ее жилище «образ одного святого». Это был портрет кубинского освободителя и поэта Хосе Марти. Дом был цел. Возвратившись, довольная Чана долго еще молилась на портрет...
И не случайно спустя некоторое время Чана заводит с командиром следующий разговор:
Чана: Команданте, вы веруете в Бога?
Гевара: Видишь ли, Чана, я не могу быть верующим, так как я — коммунист...
Чана (за свою жизнь слышавшая только страшные вещи о коммунистах, вскакивает и, крестясь, убеждает собеседника): Нет, нет, упаси Мадонна... Вы не можете быть коммунистом, потому что... (крестьянка на секунду задумалась), потому что вы — очень добрый человек...[206]
Че долго смеялся, а потом доступно стал объяснять пожилой женщине ее заблуждения.
Позволяет лучше понять мечты «героического партизана», его взгляды и эпистолярное наследие Эрнесто Гевары. Нужно сказать, что в силу своей природной организованности и неповторимого уважения к людям Че не оставлял без ответа ни одного письма к нему, да и сам, несмотря на вечный «цейтнот», любил писать, особенно близким и родным. Он говорил, что письма предоставляют больше свободы для высказываний. И действительно, у него они лишены какой-либо натянутости, написаны легким слогом и полны креольского юмора.
Чего стоит хотя бы его маленькая записка работникам кубинской фабрики грампластинок, приславшим ему, министру промышленности, образцы своей продукции:
«...Что касается выбранной музыки, я не вправе высказывать даже самое незначительное мнение, ибо мое невежество в этой области — на все 273 градуса из 360»[207].
В таком же ключе, хотя уже с более высокой требовательностью, обращается он к директору психиатрического госпиталя в Гаване, приславшему Че как врачу номер специализированного журнала, издаваемого тиражом свыше 6000 экземпляров:
«Как можно выпускать специальный журнал таким тиражом, если на Кубе нет стольких врачей (не говоря уже о психиатрах. — Ю.Г.). Это сомнение ведет меня к «невроэкономическому» психозу: я думаю, может быть крысы используют журнал для повышения своих психотерапевтических знаний и наполнения желудков, а может быть под подушкой каждого пациента госпиталя лежит по экземпляру (?!).
В любом случае 3 тысячи экземпляров — излишни, прошу тебя об этом подумать. Если всерьез, то журнал — хороший, поверь мне, ведь «чокнутые» на науке всегда говорят правду»[208].
Но Гевара умеет соразмерять юмор и креольский стиль с содержанием своих писем. Среди них много деловых писем Фиделю, начиная от коллективного, написанного, по словам самого Че, «по-детски и которое не произвело на Кастро никакого впечатления», и кончая его прощальным письмом перед отъездом с Кубы. Содержание последнего (в сжатом изложении) приводилось в предыдущей главе, а другое, упомянутое выше, читайте:
«Товарищ майор Фидель Кастро!
Офицеры и весь личный состав Повстанческой армии, понимая сложившуюся обстановку и вытекающие из нее требования, хотят выразить чувство признательности, которое испытывают к Вам бойцы за Вашу помощь в руководстве боем и Ваше непосредственное участие в боевых действиях.
Мы просим Вас не подвергать без нужды риску свою жизнь (Фидель подчас, по словам того же Че, «рисковал больше, чем этого требовала необходимость». — Ю.Г.) и тем самым не ставить под угрозу тот успех, который был нами достигнут в результате вооруженной борьбы и который мы должны закрепить победой революции... Когда мы пишем это письмо, нами движет заслуженное чувство любви и уважения к Вам, чувство любви к родине, к нашему делу, к нашим идеалам.
Вы без всякого чувства самомнения должны понять ту ответственность, которая лежит на Ваших плечах, и те чаяния и надежды, которые возлагают на Вас вчерашнее, сегодняшнее и завтрашнее поколения. Сознавая все это, Вы должны учесть нашу просьбу, которая носит характер приказа. Может быть, это сказано слишком смело и повелительно, но мы делаем это ради Кубы и во имя Кубы, мы ждем от Вас еще большего самопожертвования.
Ваши братья по борьбе и идеалам. Сьерра-Маэстра, 19.2.1958 г.»[209]
Чувством товарищеской заботы проникнуто письмо Че и к другому его соратнику — майору Камило Сьенфуэгосу:
«Меня радует, что Фидель поставил тебя во главе Военной школы, ибо тем самым мы сможем получить в будущем превосходных солдат. Но меня не порадовало твое намерение приехать в мой отряд (на передовую. — Ю.Г.), ибо, хотя ты и играешь наиважнейшую роль в сражениях, и мы продолжаем нуждаться в тебе, еще больше ты будешь нужен Кубе, когда окончится война. Поэтому очень хорошо поступает наш Гигант (Фидель — Ю.Г.), оберегая тебя»[210]. (Прим. авт.: Камило Сьенфуэгос вскоре после победы революции летал на небольшой авиетке в провинцию Эскамбрай, где руководил подавлением восстания контрреволюционеров. На обратном пути, находясь над морем, самолет попал в сильную грозу. Связь с ним была прервана. Аппарат не был обнаружен. Каждый год в этот день гаванцы бросают с набережной Малекон в море букеты цветов, чтя память одного из революционных героев.)
Небольшая записка другу Миалю, в которой спрашивает его, откуда тот взял, что Че думает ехать освобождать народ Доминиканской Республики, и добавляет: «Ты ссылаешься на то, что, дескать, я — освободитель. Нет, старина, по большому счету, «освободителей» не бывает: себя освобождают сами народы... Другое дело, что я мечтаю освободить все бесправные народы. Мои мечты не знают географических границ. Мне нравится мечтать. И я не перестану мечтать об этом, пока мои мечты не остановит пуля...»[211].
Однажды Геваре написала испанская гражданка Мария Гевара. Она спрашивала у него, не родственники ли они с ним. И даже на такое письмо ответил команданте, ставший министром. Он писал:
«По правде сказать, не знаю, из какой части Испании родом мои далекие предки... Не думаю, что мы с вами — близкие родственники, но (это был бы не Че, если бы завершил письмо иначе. — Ю.Г.) если вы способны содрогнуться и возмутиться каждый раз, когда в мире творится несправедливость, то мы с вами — товарищи, что гораздо важнее»[212].
