Николай Штучкин - Грозное небо Москвы
Шпак первым взлетел, первым увидел врага, первым пошел на сближение. Так получилось: на точку прислали только один автостартер, и в минуту тревоги он оказался у шпаковской "Чайки".
Девятка "юнкерсов" приближалась к Калуге. Три звена в строю "клин": одно впереди, два - по бокам. Клин - лучший для огневого взаимодействия строй. И верно, откуда ни подойди, обязательно влезешь в огонь. Подойдешь сбоку, сначала тебя обстреляет звено, которое ближе - правое или левое, а вслед за ним - головное. Пойдешь в середину боевого порядка, чтобы добраться до флагмана - попадешь под огонь всей девятки. Шпак невольно поежился. Не шуткапервая встреча и такое несоответствие в силах. Что же делать? Немцы уже приближались к окраине города, и решение созрело само по себе: атаковать, не дать прицельно бомбить. И Шпак ринулся в атаку.
Но бомбовозы, несмотря на огонь, продолжали идти грозно, упорно, не шелохнувшись. Только воздушные стрелки бесновались: пули роем вились вокруг шпаковской "Чайки". "Встали на боевой курс", - догадался летчик и оглянулся назад. Товарищи спешили на помощь, но они могли опоздать. И тогда Пантелеймон пошел напролом - ворвался внутрь боевого порядка фашистов и, стреляя, начал бросать самолет то на одну машину врага, то на другую. Строй фашистских машин смешался. Подоспевшие Набатов и Голышев тоже открыли огонь, и немцы не выдержали. Первым, не достигнув цели, сбросил бомбы и сразу пошел в разворот флагманский "юнкере". Это послужило сигналом для остальных.
Прежде чем звено "Чаек" зашло на посадку, дежурный соседней воинской части принял телеграмму из города: "Дорогие соколы! Мы наблюдали ваш беспримерный бой и гордимся вашей отвагой, мужеством, храбростью. От имени трудящихся города районный комитет партии и исполком Калуги объявляют вам благодарность и сердечно желают боевых успехов в борьбе с ненавистным врагом. Спасибо вам, дорогие наши защитники".
Телеграмму на аэродром засады привез командир соседней части, майор. Вместе со своим комиссаром он поздравил пилотов с победой, затем спросил:
- Что вам нужно, товарищи? В чем нуждаетесь? Все для вас сделаем.
Летчики пожали плечами. Что им нужно? Одеты, обуты, сыты. Горючего вдосталь, патронов тоже. Шпак посмотрел на машины, закрытые молодыми деревцами. Листья уже завяли, свернулись, сквозь ветви виднелись контуры "Чаек".
- Помогите заменить маскировку, - попросил он. - У нас не хватает людей, некому съездить в лес. Командир улыбнулся:
- Маскировка будет, считаю это своей заботой. - Он посмотрел на людей, запыленных, уставших, на белые узоры соли на их гимнастерках. - Чтобы еще такое сделать для вас?.. Построим вам душ. Завтра будете мыться.
Как сказал, так и сделал.
А они снова схватились с девяткой "юнкерсов" и снова принудили их сбросить бомбовый груз на подступах к Калуге. И опять тем же приемом: кто-то первым врезался в строй...
- Через несколько дней, - вспоминает Василий Голышев, - мы решили обобщить опыт первых воздушных боев.
Я представляю тот вечер. Солнце на горизонте. Косые длинные тени от закрытых ветвями машин достают до палатки, обтекают ее, упираются в бункер земли. Тишина. Набатов посмотрел на часы.
- Начинай, - разрешает он Шпаку, - только по делу, без трепа.
Мне вспоминается Клин, общежитие летчиков, вечерние построения, проверки. Вспоминается Павел Набатов, суховатый, всегда чуть-чуть недовольный. Он не очень любил своего подчиненного "за легкий характер", как он иногда говорил. И действительно, не было дня, чтобы Шпак кого-то не разыграл, над кем-то не подшутил. Сейчас время другое - война, Шпак неплохо дерется с врагом, но характер остается характером - по-прежнему любит побалагурить, рассмешить остроумной шуткой. Иногда и Набатов смеется, но сегодня он очень устал и ему не до шуток.
- Понятно, - соглашается Шпак, - я по-серьезному. Как мы уже убедились, немцы летают только девятками. Вполне очевидно, так будет и завтра, и послезавтра... Мы убедились, что скорость у "Чаек" мала. Маневрировать сзади цели, не имея запаса скорости, глупо. Собьют.
- Что предлагаешь? - спрашивает командир звена. Он не любил длинных выступлений.
- Совершенствовать тактику психической атаки... Набатов и Голышев переглянулись: что, дескать, за тактика, откуда он взял? А Шпак продолжает:
- То, что мы уже делали. Врезаться в строй, стрелять, маневрировать. Вернемся домой расскажем. Может, кому пригодится.
- Разумно, - подумав, сказал Набатов. Согласился и Голышев.
А как еще можно использовать маневренность "Чайки", последнее преимущество устаревшего истребителя в бою с современным бомбардировщиком?
Однажды немцы пришли не девяткой, как ходили обычно, а в составе звена. Наши легко их разогнали, но они опять пришли в составе звена и вскоре стали ходить только малыми группами. Драться стало полегче, но летать приходилось больше: звенья шли одно за другим с небольшим временным интервалом.
Так продолжалось несколько дней. Но вот к телефону позвали командира звена. Набатов послушал, ответил: "Подумаем". Положив телефонную трубку, сказал:
- Перехитрили нас немцы... Вчера после воздушного боя, пока мы готовились к вылету, группа прошла на Москву. - Оглядев насторожившихся летчиков, добавил решительно: - Тактику придется менять.
Стали летать не тройкой, а по одному. Летали с утра до вечера. Ели, можно сказать, на ходу, нередко прямо в кабине. Казалось, этому не будет конца. Так прошел август, наступил сентябрь. В сентябре немцы решили разбомбить аэродром. Разведчики, "нюхая" воздух, ходили буквально над точкой, но ничего не увидели. Вероятно, искали полк, а не три самолета, укрытых обыкновенным кустарником.
Наконец им удалось обнаружить аэродром, но ложный, расположенный в пяти-шести километрах от основного. Шпак, Набатов и Голышев впервые узнали, что такое бомбежка. Это случилось ночью. Сначала послышался тонкий, по-комариному ноющий звук немецких моторов. И Шпак сразу вспомнил 22 июля, когда немцы шли на Москву мимо Алферьева. Но теперь они шли не мимо, они приближались, заполняя ночную тишь своим характерным звоном.
- Братцы! Вы слышите? - тихо спросил он товарищей.
Проснувшись, Набатов вскочил с постели и бросился к выходу. "К нам", сказал он уверенно. Замерев возле палатки, летчики молча слушали небо. И лишь после того, как вдали колыхнулась земля, взметнулись фонтаны огня и черного дыма, Шпак, облизав пересохшие губы, поправил Набатова: "Не к нам, к соседям..." Так они называли ложную точку.
Немцы заходили три раза, и трижды тяжко стонала земля, трижды черно-багровые сполохи поднимались в черное небо. Огонь бушевал до утра, и Шпаку казалось, что это горит не мусор, облитый мазутом и маслом, а настоящие самолеты.
