Иван Стаднюк - Человек не сдается
Вдруг откуда-то со стороны донесся женский голос - протяжный, плачущий. Вскоре Петр заметил и саму женщину. Она вышла из лесу немного впереди того места, где залег отряд, и направилась через луг, поросший мелколесьем, к деревне. Вслушавшись в причитания женщины, Петр разобрал слова:
- ...Чтоб мать так плакала твоя!.. Чтоб твои дети без молока остались!.. Ворюга бессердечный!..
- Задержать! - приказал Маринин сержанту Стогову, стоявшему под грушей.
Через несколько минут немолодая женщина, всхлипывая, рассказывала Петру:
- Спрятала корову от немцев, так свои нашли. А чем мне детей кормить?.. Все фашисты забрали...
- Кто забрал корову?
- Наши хлопцы. За оврагом огонь расклали. Уже, наверное, зарезали Маньку.
- Ведите скорее туда, - распорядился Маринин и вместе со Стоговым и тремя бойцами направился в сторону, куда указала женщина.
Пробежали овраг, по дну которого протекал ручеек, и услышали запах дыма. Вскоре увидели пляшущее пламя костра; возле него сидело человек десять красноармейцев. Все обросшие, грязные, смертельно усталые. Недалеко стояла привязанная к дереву корова.
- Стойте, - тихо приказал Петр Стогову и бойцам. - А то сдуру стрелять начнут.
Подоспела отставшая было женщина.
- Вон тот басурман забрал корову, - взволнованно объяснила она, указывая из-под куста на огромного детину, что точил на камне плоский штык.
Совсем недалеко Маринин заметил часового. Он сидел на пне и, уставив невидящие глаза в землю, странно, точно спящий, покачивался. Услышав за кустом шорох, часовой с трудом приподнялся и тут же упал на землю, громыхнув винтовкой о пень.
- Голодный обморок, - вздохнул Петр и решительно направился к костру.
Огромный детина - грудастый, широкоплечий - оказался сержантом. Перестав точить штык, он скрестил напряженно-настороженный взгляд со строгим взглядом Маринина. Потом нехотя поднялся на ноги, сделал шаг навстречу Петру. Рассмотрев на его гимнастерке знаки отличия политработника, вдруг начал истерично хохотать.
- Братцы! Политрук к нам пожаловал! - сквозь хохот проговорил сержант. - Пришел политинформацию читать на тему "Ни шагу назад, вперед на Берлин!".
На лицах бойцов мелькнуло подобие улыбок - горьких, усталых, безразличных.
- Давай, товарищ политрук! - скоморошничал сержант, подступая к Маринину. - Засвети вопрос о солидарности мирового пролетариата. Только извини, конспектировать не станем, не то время. Крой, начинай с трехаршинной цитаты о том, что будем воевать только на чужой территории!..
Петр почувствовал, как стыд жаром обдал его лицо. Ощутил какую-то вину перед этими опустившимися парнями. И в то же время в груди шевельнулась злоба: сержант издевался над его, Маринина, душевной болью, глумился над общей бедой...
Петр не удержался, когда сержант надвинулся на него грудью и приблизил в страшном оскале лицо, одним ударом свалил его на землю. Этот удар словно вернул сержанту силы: он мгновенно вскочил на ноги и поднял кулак, в котором был зажат штык. В дикой ярости Петр кинулся навстречу. Но в это время Стогов резко оттолкнул его в сторону и, рванув на своей груди гимнастерку, тихо сказал сержанту:
- На, бей...
Сержант будто протрезвел. Беспомощно оглянулся на своих товарищей, которые вскочили на ноги и схватились за оружие, опустил руку и, по-детски всхлипнув, обессиленно опустился на траву, выронив штык.
- Мародерствуете? - не мог прийти в себя Петр. - Своих грабите?
- А ты глазелки протри! - подал от костра голос щуплый, с перебинтованной рукой солдатик. - Мы у немцев корову отняли. Вон они!
Маринин вопросительно посмотрел на раненого красноармейца и перевел взгляд туда, куда тот указал рукой. Увидел под кустом распластанные тела двух гитлеровцев.
- Убили? - укрощая злость, с любопытством спросил Петр.
Женщина, до этого с испугом наблюдавшая за происходящим, робко подошла к Петру и извиняющимся голосом заговорила:
- Товарищ начальник... пусть режут корову. Мы перебьемся как-нибудь. Все равно не упрятать ее от немцев... У меня на огороде картошка молодая поспевает, муки трохи осталось... Пусть режут...
- Заберите корову, - хрипло ответил ей Маринин. Затем подошел к костру, к красноармейцам, смотревшим на него с недоуменной тревогой, и, приложив руку к козырьку, представился: - Младший политрук Маринин, командир боевого отряда!
Петр обратил внимание, что на гимнастерках красноармейцев черные петлицы.
- Артиллеристы? - спросил он, будто ни к кому не обращаясь.
- Минометчики, - ответил кто-то.
- Впрочем, все равно, - горько усмехнулся Маринин и повернулся к сержанту Стогову: - Накормите людей и включите в список личного состава. И пусть приведут себя в божеский вид...
Влившиеся в отряд красноармейцы были очень усталыми, и Маринин решил этой ночью не продвигаться на восток. После скудного ужина углубились в лес и, облюбовав песчаную высотку, поросшую молодыми сосенками, расположились на отдых. Для охраны выделили из отряда полевой караул и два секрета, выдвинув их в направлении опушки леса, откуда могла угрожать опасность.
Петр чувствовал на себе хмурые взгляды сержанта, которого вгорячах свалил сегодня ударом на землю. Уже знал, что фамилия его Москалев. Хотелось заговорить с сержантом, но не находил повода. Было стыдно. С детства Петр никогда не дрался. Только в бою: на дороге под Скиделью, а затем под Боровой. Но одно дело бить врага, а другое - поднять руку на своего, хоть и озлобленного неудачами, поддавшегося панике. Нет, вины за собой Петр не чувствовал, однако все же ощущал неловкость, что не хватило выдержки, не сумел взглядом, словом, наконец, командой подчинить своей воле строптивого сержанта. Ну, не сумел!
Маринин сидел у небольшого костерка и при тусклых бликах пламени рассматривал карту. Надо было решить: нельзя ли завтра сделать бросок вперед не только на рассвете, но и днем?
А сержант Москалев развертывал под недалекой сосенкой скатку шинели собирался спать. Он помылся, побрился, отчего его щеки казались еще более впалыми, а глаза смотрели болезненно и устало...
Среди ночи Маринин сквозь сон услышал в стороне опушки непонятный шум: приглушенные возгласы, разговор, ржание лошади.
- Отряд, в ружье! - резко скомандовал Петр, вскакивая на ноги и хватая автомат. - Сержант Стогов, к полевому караулу!
Но тревога оказалась напрасной. Вскоре Стогов препроводил к месту расположения отряда повозку. На ней сидели, понукая лошадь, пожилой крестьянин-белорус и женщина, которой Маринин возвратил корову.
На повозке под соломой оказались мешки. В них - хлеб, картошка, сало, два окорока.
- Еле пробились к вам, - устало и невесело рассказывал крестьянин, разгружая повозку. - Полное село немцев.
