Иван Федюнинский - На Востоке
Следует сказать, что в период боев у реки Халхин-Гол врагом номер два, в особенности ночью и в безветренную погоду, для нас были москиты. Японцы, которые, готовясь к операции, учли эту мелочь, имели специальные сетки, которые надевали на голову. У нас сеток не было, и москиты доставляли нам много неприятностей, вызывая своими укусами страшный зуд. Ночами мы не могли отдохнуть как следует. Меня москиты прямо-таки изуродовали. Голову пришлось забинтовать, только пилотку и можно было надеть.
А писатели вначале заупрямились: почему это, мол, они должны идти в стальных шлемах, а я — нет. Узнав, в чем дело, согласились со мной. Итак, корреспондентский поход по рубежу тыловой обороны начался. Мои спутники точно выполняли указания, которые им были даны, не поднимали голову, кроме мест, где я останавливался и предлагал им посмотреть на японскую сторону. Они все старательно записывали, только иногда удивлялись, почему же японцы так плохо маскируются? Видно, как они ходят по окопам.
— Это недостаток врага, и мы им пользуемся, — сказал я. — Они, видимо, были удовлетворены ответом.
Когда вернулись обратно на командный пункт, я чистосердечно рассказал, где мы побывали.
— Друзья мои, не обижайтесь, не хотел подвергать вас риску, да и нужды в этом не было никакой. Потому провел я вас по окопам своего второго эшелона. Но показал вам самое главное и интересное. К тому же вы поговорили с бойцами и командирами.
Сначала они обиделись, потом долго смеялись, острили, но под конец попросили, чтобы я им все же показал японские позиции, иначе у них не будет полного впечатления. Провел их на одну из высот, где находилась пулеметная рота, которой командовал старшина Г. Доля. Отсюда они увидели вражескую оборону и остались очень довольны. Наш корреспондентский поход по окопам в тылу и на переднем крае окончился благополучно.
Раз уж я упомянул старшину Григория Долю, хочу рассказать о нем поподробнее. В одном из боев погиб командир пулеметной роты. Доля взял командование на себя. Он умело расположил пулеметы, четко поставил задачи. Враг несколько раз атаковал наши позиции, но не продвинулся ни на шаг. Поскольку старшина блестяще справился с обязанностями командира роты, по моему представлению его назначили на эту должность. Он горячо взялся за дело. Рота по-прежнему геройски дралась с японцами.
Однажды встречаю Долю и не узнаю его: он или не он? Вроде бы он, но с бородой.
— У вас что, Доля, бритвы нет, чтобы побриться? — удивленно спрашиваю его. — Вы же теперь командир роты, пример всем бойцам и командирам должны показывать. А вы так заросли. Нехорошо.
— В том-то и дело, товарищ полковник, что я стал командиром роты, а солидности не хватает для этого. Отпустил бороду, — ответил он. — А то бойцы слушаться не будут, скажут, мальчишка какой-то. А сейчас уважают.
— Значит, говорите, для солидности отрастили? — усмехнулся я.
— Только для этого.
— Ну, раз так, тогда носите.
Уважали Григория Долю не за бороду, конечно, а за мастерство, храбрость и большую человечность. По моему ходатайству ему было присвоено звание младший лейтенант. Он продолжал командовать ротой. Я всегда был спокоен: там, где стоят пулеметы Доли, враг не пройдет.
Впоследствии Григорий Доля вспоминал так о боях на Халхин-Голе:
Третьего июля 1939 года на горе Баин-Цаган мы вступили в бой с японцами. Это был день нашего боевого крещения.
Трудно в жаркую погоду двигаться с пулеметами. К тому же нам мешал сильный артиллерийский огонь противника. Меня и некоторых товарищей несколько раз засыпало землей. Но мы продолжали упорно идти вперед. Артиллерийский огонь все усиливался. Вскоре я научился определять по жужжанию и свисту снарядов их направление. Говорил товарищам: это перелет, это недолет, а теперь ложись, пока не поздно.
Взвод уже достиг передней линии. Японцы нас заметили и открыли сильный пулеметный огонь. Тогда скрытыми подступами, используя самые мелкие складки местности, я выдвинул вперед на удобную позицию два пулемета. Мы начали стрельбу. Но тут один пулемет замолчал. Наводчик Якушев докладывает, что заклинило. Какая досада! Я находился метрах в трех от этого пулемета. Осторожно подполз, устранил задержку и тут же сам открыл огонь. Через короткое время мы заставили противника замолчать.
…На поле боя было тихо, шла лишь незначительная перестрелка. Вдруг послышалось воющее жужжание японских истребителей. Они летели прямо над нашими головами и обстреливали нас из пулеметов. Но мы так укрылись, что ни одна вражеская пуля не причинила нам вреда.
Потом из щели вылез командир роты. Он приказал наступать на гору Баин-Цаган, на японцев, зарывшихся в песок.
Местность была ровная. Солнце стояло еще высоко, и огонь противника мешал нашему продвижению. Больше километра пришлось проползти на коленях и на животе. Но вот солнце стало уходить за сопки. Скоро на западе осталась только широкая красная полоса. Потом она постепенно слилась с потемневшим небом. Наступила ночь, темная монгольская ночь. Теперь японский огонь стал прицельным. Мы продвинулись еще вперед и оказались на передней линии. Стало еще темнее. Только посылаемые пулеметами трассирующие пули — красные со стороны противника и светлые с нашей стороны — со свистом летели в черноту ночи. Противник несколько раз бросался в контратаки, но все они оказались безрезультатными. Примерно около двух часов ночи мы подобрались к японцам метров на двадцать.
Я находился справа от командира батальона старшего лейтенанта Кожухова бесстрашного командира, впоследствии героически погибшего. На долгие годы мы сохраним память об этом храбром человеке. Большой и сильный, он поднялся во весь свой рост и крикнул: За Родину!
У пулеметов остались одни лишь наводчики. Все остальные с криком ура бросились в атаку за своим командиром. Вокруг нас взрывались гранаты.
Наши пулеметы прекратили огонь. Мы пробежали двадцать метров в одно мгновение. Но вот кончились патроны. И тут, как назло, налетел офицер, размахивая длинным клинком. Защищаться мне нечем. Мгновенно в голову пришла мысль: ведь лопатой тоже можно бить врага. Быстро вытащил лопату и подставил под клинок. Не успел офицер нанести мне удар, как сбоку один из наших бойцов вонзил в него штык. Офицер с криком упал на землю. Я схватил его винтовку, и вместе с этим красноармейцем мы закололи еще двух японцев. Я до сих пор жалею, что в темноте и горячке боя так и не узнал фамилии товарища, спасшего мне жизнь.
Вокруг слышались стоны раненых японцев. Атака кончилась.
Небо на востоке побелело. Начинался новый день. Когда стало совсем светло, мы увидели результат своей ночной работы. Гора Баин-Цаган была завалена трупами японцев. Вдоль реки стояли брошенные японцами машины. Так кончилось сражение, названное Баин-Цаганским побоищем.
