Маргарет Хаббард - Полет лебедя
— Бабушка! — громко крикнул Ханс.
Дуновеньем ветерка задуло маленькое пламя.
Быстро он зажег новую спичку. Видение больше не появилось, хотя он держал огонек до тех пор, пока чуть не обжег себе пальцы.
Ханс Кристиан снял шляпу и поднял голову к небу. В такие моменты Бог всегда казался ему далеким. Только в моменты радости Ханс чувствовал Его присутствие возле себя.
— Дорогая бабушка, жаль, что ты не можешь помочь мне! — сказал он.
Ветерок пробежался по кронам деревьев, но никто не ответил ему. Его бабушка вновь вернулась на небеса. Молодой человек развернулся и побрел через тьму.
Мадам Иверсен сидела в своем саду и ждала его. Он упал возле ее ног и прижался своим горящим лицом к мокрой от росы траве. Кроме шума воды, бьющейся о камни, ничто не нарушало вечерней тишины. Было уже поздно, внучки спали.
Прошло немало времени, прежде чем Ханс Кристиан заговорил.
— Я должен заставить ее поехать со мной в Копенгаген.
Вдова спокойно кивнула.
— Ты сказал ей об этом? — Затем после паузы старая женщина сама ответила на свой вопрос: — Она не поедет. Она не сможет покинуть Оденсе.
— Но она убивает себя здесь, — вырвалось у Ханса. — Вы понимаете это! Я не могу уехать и оставить ее в таком состоянии! Но самой горькой для меня мыслью является то… — он заколебался. Но молчание вдовы было понимающим, а вечерняя мгла скрывала его лицо. — То, что я был рожден таким низким существом.
Он услышал невольный вздох мадам Иверсен, но быстро продолжил, словно какая-то неведомая сила вытягивала из него слова.
— Вся моя жизнь была борьбой против моего рождения. Я был вынужден жить в грубой и безобразной действительности, хотя стремился к прекрасным вещам. Найти мать опустившейся ниже последнего уровня человеческого достоинства — вот каков ответ на все мои амбиции! Как я могу возвыситься над тем, что является мне родным? Как?
В горле старой дамы пересохло, и руки ее тряслись, но она постаралась ответить как можно спокойнее:
— Не сможешь до тех пор, пока сам не захочешь этого. Я здесь сидела до темноты и вязала шапочку для своей самой младшей внучки. Вчера я закончила пару носков для ее отца. Обе вещи сделаны из одной и той же шерсти, но они имеют разное предназначение. Носки будут спрятаны под штанами, а шапочкой будет наслаждаться не только сама малышка, но и другие.
Дама взяла его голову обеими руками и прижала к себе. Ее белый фартук так же служил разным целям, одной из них было утирание детских слез. Она провела рукой по соломенным волосам, которые казались седыми в вечерних сумерках.
— Внизу канала, на другой стороне деревни есть дом для старых людей, — через некоторое время произнесла мадам Иверсен, словно рассказывая историю. — Я часто прохожу мимо него. Вокруг него есть большие деревья и сад. Сам по себе дом большой и удобный. О ней будут заботиться. Плата небольшая, ты сможешь себе ее позволить.
— Вы думаете, они возьмут ее?
— Я уверена в этом. Это будет самое лучшее, что ты сможешь для нее сделать.
В этой фразе было намного больше убеждения, чем рассчитывала даже сама вдова. Она понимала, что Анне-Марии при желании удастся ускользнуть из-под бдительного ока санитаров. Но Ханс этого не знал.
Он сжал ее руку и поднялся с мокрой травы.
— Я утром схожу туда и все выясню. Так любезно с вашей стороны, мадам, что вы подумали об этом.
Вдова Иверсен быстро поднялась и добавила:
— Там она сможет ходить куда угодно в дневное время. И ее будут кормить и заботиться о ней. Захвати мое кресло в дом, Ханс Кристиан. Мы слишком много времени провели вне дома. Ночной воздух очень вреден в это время года.
Ханс последовал за ней в дом с креслом в руках, чувствуя себя снова молодым и счастливым. Скоро он положит конец проблеме, связанной с его матерью. Затем он будет свободен и сможет писать стихи, посвященные Элси. У него так же возникла идея прекрасной книги коротких рассказов. Над ней он сможет начать работать завтра же вечером.
XX— Любовь — родоначальница жизни! Высшая любовь рождает и высшую жизнь! Лишь благодаря любви может больной возродиться к жизни! — вот что изрекли мудрецы.
— Мысль недурна, — сказал отец-аист.
— А я что-то не возьму ее в толк, — ответила мать-аист. — И уж конечно в этом не моя вина, а ее!
«Дочь болотного царя»
Закончилось лето, а вместе с ним и отпуск. Ханс Кристиан вернулся в Копенгаген. Стопка рукописей становилась все толще и толще. По мере того как она росла, молодой автор пытался переложить на бумагу всю жизнь и энергию, которой он обладал. Тот покой, который он приобрел на берегу реки, покидал его, уступая место привычному для него нервному беспокойству.
Генриетта это понимала, что сильно ее волновало. Она стояла у подставки для вышивания и смотрела, как Ханс Кристиан отбросил в сторону один из листков и тот полетел присоединиться к своим собратьям по несчастью, лежащим на покрытой осенними листьями траве. Около часа он читал ей строчки, написанные ночью, его лицо горело, а волосы были взъерошены. Вымазанные чернилами пальцы перекладывали листки с места на место, при этом Ханс беспокойно ходил взад-вперед, ни на минуту не остановившись на месте. Он всегда был в таком состоянии, когда работал. Иногда он так и забывал лечь спать и по утрам, когда семья лишь только собиралась за завтраком, он появлялся у дверей Амалиенборга, чтобы зачитать Гетти свои ночные творения.
Сегодня, к счастью, он появился только к полудню, и Генриетта повела его под покрытый навесом угол садовой стены. Там особенно теплым было октябрьское солнце. Уже совсем скоро нельзя будет сидеть в саду. Гетти с любовью посмотрела на свои увядающие цветы. Какими мертвыми они ей казались сейчас. Но все же они только спали. Весной они проснутся навстречу новой жизни. Ее маленькие ручки были опущены, и она даже не заметила, что Ханс Кристиан замолчал.
— Гетти, тебе что, не нравится? О чем ты думаешь? — спросил он, роняя последнюю страницу на траву.
Генриетта быстро пришла в себя.
— Конечно, у тебя должно получиться очень хорошо.
— Значит, тебе не понравилось! — воскликнул он. — Ты просто не понимаешь, вот и все! Я выражаю свои глубочайшие чувства, и они рвутся у меня из самого сердца, а ты считаешь их неискренними и незначительными.
Генриетта не сделала ни одного движения.
— Они не незначительны. Ты же не можешь сказать, что мои маргаритки незначительны только потому, что сейчас они завяли. Их увядшие лепестки все так же хранят силу жизни, но они знают лучше, когда им цвести. Они будут спать и отдыхать до тех пор, пока вновь не придет теплое лето, и тогда они смогут вновь одарить нас своим прекрасным ароматом.
