Исмаил Ахмедов - Служба в сталинском ГРУ И побег из него. Бегство татарина из разведки Красной армии
Одновременно с назначением начальником отдела, мне дали новое жилище, прекрасную трехкомнатную квартиру, опять с кухней и ванной, которые были роскошью, предназначенной для немногих в те времена в Советском Союзе.
Однако, в связи с этим были и свои проблемы. Главным из них было то, что это была квартира начальника института до его «чистки». В результате, одну из трех комнат все еще занимали его жена и двое малых детей, мальчик и девочка. Им было просто некуда идти. Жена бывшего начальника была расстроена. Мы также. В противоположность ко многим другим в ее положении, он была верной женой, которая не присоединилась к обличениям своего мужа, а защищала его, многократно заверяла нас и других, хотя и тихо, что он не виновен. Она работал долгие часы как продавщица в государственном магазине, чтобы кормить и одевать своих детей. Когда дети пошли в школу, то там их другие дети подвергли к высмеиванию. Тамара был хорошей женщиной тоже. Вместо того, чтобы возражать против несчастных или попытаться их выселить, как это делали многие, она старалась, чтобы те чувствовали себя, как можно, уютно. Для нее все это означало не только потерю комнаты, но и разделение вместе с ними кухни и ванной.
Какой бы чудесной не была Тамара, тем не менее, она не была образцом совершенства. У нее также были свои ошибки, хотя и небольшие. Она была очень ревнива по поводу моего внимания к другим и в Москве, это причинило нам обоим немного проблему. Причиной служило мое восхищение Люцией, очаровательной шестилетней дочерью Анны и Зиямы. Когда бы я не гладил по голове Люцию, не давал бы ей конфету или ласково разговаривал с ней, Тамара накидывалась на меня. Медленно, однако, до меня дошло, что корнем этого поступка была печаль, вызванная невозможностью иметь своих детей. Тамара была моей истинной любовью, так что я умерил мой характер, чтобы не демонстрировать мое очарование этой маленькой девочкой, если даже это стоило усилий.
Между тем в институте у меня работы было вдоволь. Началась гражданская война в Испании, и поступили плохие новости об антеннах на танках, которых мы отправили к правительственным войскам. Такие же плохие новости поступили с маньчжурской границы, где наши войска вступали в стычки с японцами.
Советские танки того времени были экипированы кольцевыми антеннами, представляющими собой медную ленту, обматывающую орудийную башню. В боевых условиях, в которых впервые оказалась Красная Армия, этот тип антенные не только оказался слабым для передачи и принятия сообщений, но был также уязвим против огня противника.
Моей задачей было исправить эту ошибку, модифицировать оборудование. В течение нескольких месяцев, после многих модельных испытаний, мы смогли найти решение. Мы заменили кольца с обмотанными антеннами на тип пружинистых антенн, который в конечном счете был использован всеми странами, вовлеченными во Вторую мировую войну.
Испания и Дальний Восток также показали наши недостатки в области радиооборудования для пехоты. Мои коллеги и я всегда знали об этой слабости, но потребовались боевые условия, чтобы установить их в качестве факта для доведения до сведения высших эшелонов так, чтобы были предприняты соответствующие изменения.
Это была намного сложная комплексная работа, чем танковые антенны, включая весь спектр, начиная с длинных волн до высоких частот, и, тем самым, включая замену оборудования и перестройку заводов-производителей. Основной проблемой было то, что наши специалисты долгое время добивались: миниатюризация. Мы должны были разработать установки достаточно малыми, достаточно легкими и достаточно устойчивыми для использования не только в дивизиях, полках и батальонах, но также и на уровне роты.
Для меня это означало месяцев и месяцев переговоров с промышленными предприятиями, разработку и испытание пилотных моделей, которые впоследствии шли на серийное производство. В тоже самое время я должен был тратить больше времени и обсуждений для определения и установления правильных длин в коротковолновой области, также, как и надлежащие источники тока для индивидуальных устройств для всех подразделений армии, начиная с верховного командования и, кончая ротами.
В течение моей работы в институте я болезненно осознал свои недостатки. Было прекрасно быть специалистом первого класса, компетентным технарем. Тем не менее, я был офицером, и моей работой была служба в вооруженных силах. Поэтому я нуждался в реальном знании армии, ее нужд и проблем на всех уровнях. Единственным местом для получения этих знаний в Советской Армии была Академия Генерального штаба в Москве. Уже до окончания двух лет работы в институте я подал заявление для поступления в эту высшую школу.
Так же, как и в Ленинградской Военной Электротехнической Академии, все, чего я хотел в исследовательском институте, это было втянуться в работу, которая была единственным средством держать мои мысли в стороне от чисток, шедших полным ходом. Увы, оказалось, что полностью оторваться от политики не только трудно, но и невозможно. Нашим политкомиссаром был некто иной, как бывший мой сокурсник в Ленинграде, так же, как и его заместитель. Я их знал, как плохих курсантов. Тем не менее, это обстоятельство не отразилось на их карьерах. Они поддерживали каждое слово Сталина и его чистки. Чтобы перетянуть меня и моих коллег на свою сторону, они говорили нам, что мы являемся элитой, сливками страны, что армия зависит от нас и что чистки являются временным явлением.
Было тошно слушать эту смесь лести и лжи по поводу чисток в их полном размахе. Старые большевики, другие ветераны партии с прекрасным прошлым, блестящие инженеры, экономисты, агрономы, армейские офицеры, промышленники, интеллектуалы, целый диапазон общества, отправлялись на смерть, бесчестие и в трудовые концентрационные лагеря. Даже простой дурак знал, что эти тысячи не были «предателями», «врагами народа» или «шпионами».
Мы, младшие офицеры, знали, лично, нам опасность не грозит. Нам говорили, что мы являемся исключением, что мы были взращены для командования в будущем. Не я ли был продвинут на пост, который был не для моего звания? Тем не менее, эти произвольные уничтожения наших руководителей были опустошающими для морали. Не могли ли мы, невинные, в один прекрасный день также быть осужденными и расстрелянными? Для того, чтобы выжить, однако, и я краснею говорить это, мы стали стойкими к ужасу; волны арестов стали такими же привычными, как распорядок дня.
Особенным ударом для нас, молодых офицеров, в то время было закрытый процесс 1937 года в Верховном Военном Суде над Михаилом Николаевичем Тухачевским, нашим великим героем революции, и над семью другими высшими командирами Красной Армии. Портрет Тухачевского висел в залах моей курсантской школы, в залах Ленинградской академии. Подобные почести оказывались ему в институте до следующего дня после суда. Это был портрет, очаровавший нас, юношей и изображающий его не в военной форме его ранга, а играющим на скрипке, по части которой он был почти виртуозом. Он был нашим идолом. Мы были готовы сражаться до смерти под его командованием. Тем не менее, он был обесчещен, как сообщала газета Известия, обвинен в предательстве, имевший, якобы, связи с немцами, затем приговорен к смерти и расстрелян.
