Валерий Шамбаров - Белогвардейщина
Деникин хитрил. Перед самым закатом авангард выступил на север. Его заметили, начали обстреливать ураганным огнем. Но едва стемнело, колонна круто повернула на восток. Вышли к железной дороге вблизи станции Медведковской. Марков со своими разведчиками захватил переезд, от имени арестованного сторожа поговорил по телефону с красным станционным начальством и заверил, что все в порядке. На станции был бронепоезд, 2 эшелона пехоты. А под боком у них, на переезде - весь белый штаб. Офицерский батальон и другие части начали разворачиваться против красных, но их заметили часовые. Раздались выстрелы. И через несколько минут выкатился бронепоезд, надвигаясь на переезд, где собралось все командование - Деникин, Алексеев, Романовский, Марков и несколько разведчиков.
Счет шел на секунды - и генерал Марков один, размахивая нагайкой, бросился навстречу бронепоезду "Стой! Раздавишь, сукин сын! Разве не видишь, что свои?!"
Ошеломленный машинист затормозил, и Марков тотчас зашвырнул в кабину паровоза гранату. Бронепоезд ощетинился огнем, но уже подоспел начальник артиллерии Миончинский. С ходу развернули пушку и в упор - снаряд в паровоз, несколько снарядов по вагонам. И подбежавшие со всех сторон стрелки Офицерского полка во главе с Марковым полезли на штурм. Рубили топорами крышу и бросали туда гранаты, стреляли через бойницы. Подложили смоляной пакли и подожгли. Большевики упорно защищались, но были перебиты. Тогда добровольцы бросились тушить и расцеплять вагоны, спасая драгоценные боеприпасы. Взяли 400 снарядов, 100 тыс. патронов и радовались такому счастью. Боровский, поддержанный Кубанским стрелковым полком, атаковал тем временем станцию и взял ее после рукопашной схватки. Часть большевиков успела погрузиться в поезд и бежать, остальных уничтожили. А через переезд уже текли многочисленные телеги обоза - раненые, беженцы. С юга сунулся было второй бронепоезд. Белая артиллерия встретила его точным огнем, и он отошел, продолжая обстрел на предельной дистанции и не причиняя вреда.
Армия вырвалась из кольца. И воспрянула духом, ожила, одержав победу. Снова обрела веру в себя. И попала в район дружественных станиц, где снова встречали хлебом-солью. Без серьезных боев пошли форсированными маршами. Деникин ловко обманывал красных. Резко менял направление движения. Объявлял в станице один маршрут, а выступал по другому. Когда советские газеты захлебывались восторгами по поводу "разгрома и ликвидации белогвардейских банд, рассеянных по Северному Кавказу", Добровольческая армия оторвалась от противника, отдохнула, окрепла и вышла опять к границам Дона и Ставрополья.
Первый Кубанский, или Ледяной поход длился 80 дней, из них 44 - с боями. Армия прошла свыше 1100 километров. Выступили в поход 4 тыс. человек, вернулись - 5 тыс. Похоронили на Кубани 400 убитых и вывезли 1,5 тыс. раненых, не считая оставленных по станицам. Ледяной поход стал крещением Белой гвардии, ее легендой. В нем родились белые герои и белые традиции. Впоследствии для первопоходников был учрежден особый знак - меч в терновом венце на Георгиевской ленте.
18. Брестское позорище
Заключивший договор с нечистым рано или поздно должен расплачиваться. Пришла и для большевиков такая пора. Как уж они продались год назад - неважно. Прямой ли шпионаж, в котором подозревали Ленина и иже с ним. Или прав был немецкий социал-демократ Бернштейн:
"Некоторые ищут разрешения загадки в том, что первоначально большевики по чисто деловым соображениям воспользовались немецкими деньгами в интересах своей агитации и в настоящее время являются пленниками этого необдуманного шага".
Факт остается фактом.
Но дело в том, что в данном случае двое "нечистых" заключили договор между собой, поэтому начали тягаться, кто кого обманет. Съехались в декабре. Советскую делегацию возглавлял Иоффе. Большевики, казалось, даже удивились, что германцы не хотят отказаться от оккупированных областей и за просто так отдать их Советам. Долго обсасывали формулу всеобщего мира без аннексий и контрибуций. Она устраивала только Австрию. Германский Генштаб рассчитывал, заключив мир на востоке, одержать победу на западе, т. е. выйти из войны с выигрышем. Красных не устраивало, что в результате "права нации на самоопределение" они неминуемо теряют Прибалтику, Польшу и, возможно, Закавказье. Долго бодались из-за этого права. Большевики считали, что волеизъявление народов в условиях германской оккупации будет недемократичным, а немцы возражали, что в условиях большевистского террора волеизъявление будет еще менее демократичным. Все же кое-как слепили декларативную формулу мира без всякой надежды, что ее кто-нибудь примет - не только Антанта, но и сами авторы. И разъехались.
Переговоры были напичканы курьезами. Так, перед самым выездом из Петрограда в Брест большевикам вдруг пришло в голову, что в их делегацию обязательно должны входить представители "революционного народа", и они прихватили с собой первых попавшихся - солдата, матроса, рабочего и крестьянина. Причем подходящего крестьянина отловили на улице уже по дороге на вокзал и соблазнили ехать большими командировочными. Конечно, на заседаниях эти одиозные фигуры не играли никакой роли, помалкивая в тряпочку. Но, тем не менее, их педантично сажали "выше" приехавших с большевиками генералов и офицеров Генштаба. "Представители народа" числились "полномочными делегатами", а офицеры - всего лишь "консультантами". Зато для чинов и обслуживающего персонала германской Ставки эти "полномочные делегаты" служили превосходной забавой. Например, во время заключительного обеда "представитель трудового крестьянства" Сташков так надрался, что уже не мог поставить свою подпись под соглашением о прекращении военных действий. А когда пришло время ехать на вокзал, начал брыкаться: "Домой? Не желаю домой! Мне и здесь хорошо! Никуда я не поеду!" Его приводили в чувство всем составом "советских дипломатов", а немцы деликатно подали санитарный автомобиль, куда и загрузили на носилках нетранспортабельного "делегата".
Что касается коммунистических лидеров, то они еще тогда, в 17-м, заложили основы четких стереотипов поведения "советского человека" за границей. Секретарь делегации Л. М. Карахан с ходу занялся бурной коммерцией. Он срочно затребовал из Петрограда "царских" денег и принялся обменивать их на немецкие: в Питере 1 марка котировалась в 8 рублей, а в Бресте деньги шли по довоенному курсу, 1 рубль - 2 марки. А местные крестьяне, с которыми связался "красный дипломат", давали и того больше - 3,5 марки за "николаевский" рубль. На эти средства Карахан принялся скупать в немецких военных магазинах все, что под руку подвернется: часы, обувь, мануфактуру, косметику, вино. В результате вынужден был вмешаться начальник штаба Восточного фронта ген. Гофман, которому германский "военторг" направил жалобу, что уже не в состоянии обеспечивать товарами собственных офицеров.
