Светлана Алексиевич - Зачарованные смертью
Война? Но разве это война? Какая-то война, не похожая на войну. В книжках она другая... Там приходят чужие... А тут все свои... На одном языке говорят... Братья... Знакомые... (Молчит.) На одном языке говорят... (Повторяет эти слова несколько раз.)
Дома мать кинулась к телевизору. Включила. Играл симфонический оркестр...
Перед тем как идти на рынок, я заготовила помидоры, огурцы... Чтобы консервировать... Банки вымыла... (Пауза.)
И вот я стала кухарить. Закручивать банки. Мать смотрела на меня как на сумасшедшую. А я кипятила, варила... Пробовала, что получилось: хватает соли или не хватает - добавить... Я продлевала нашу прежнюю жизнь... Еще на час, два... На один вечер... На одну ночь... Я люблю свой дом... Я люблю свою маму...
Я не знаю сейчас: жива моя мама или нет?
Утром через наше село пошли танки. Один остановился возле нашего дома. Экипаж - русский. Я поняла: наемники. Хотела у них спросить:
- Куда вы едете?
Они позвали маму:
- Мать, дай воды.
Мама принесла им воды и яблок. Воду выпили, а яблоки не взяли. Сказали:
- У нас вчера одного отравили яблоками.
Я боюсь крови... Я больше всего боялась увидеть, как убивают...
На улице встречаю подругу:
- Что у тебя? Где твои?
Она прошла мимо. Я побежала за ней, схватила за плечи:
- Что с тобой?
- Я уже твою маму предупредила: вы ко мне не подходите: я - мингрелка, у меня муж - абхазец.
Я обняла ее изо всех сил!!
Ночью к ней приходил родной брат... И хотел ее мужа убить... Только за то, что он абхазец... Только за это...
Через несколько дней хоронили соседа... Грузина... Девятнадцать лет... Его мать идет за гробом: то плачет, то обернется - и смеется... Она сошла с ума... (Молчит.)
Они недавно в одном классе учились, а теперь стреляют друг в друга... (Молчит.)
Вы когда-нибудь случайно подслушали, о чем говорят старики возле дома на скамейке? О том, как они были солдатами. А старые женщины вспоминают, какие они были молодые и красивые. (Пауза.) Мужчины воюют... Мальчишки...
Моя мама говорила... Она говорила: "Я никогда так не была счастлива, как в старости. И вдруг - война".
Сидит старая женщина над убитой собачкой... И плачет... Все смотрят и молчат...
Моя мама ужасная трусиха... Прибежит от соседей:
- Рассказывают, что в Гаграх сожгли целый стадион грузин.
- Мама!!
- А еще я слышала, что грузины кастрируют абхазцев.
- Мама!
- Вот ты не веришь... А в Сухуми разбомбили обезьянник... Ночью грузины за кем-то гонялись и думали, что это абхазец. Они его ранили, он кричал. А абхазцы на него наткнулись, думали: грузин. Догоняли, стреляли. А под утро все увидели, что это раненая обезьяна. И все кинулись ее жалеть.
А человека бы убили...
Мне нечего было сказать моей маме.
Я пошла в церковь. Людей не было. Я стала на колени и за всех молилась. Я не знаю, кому я говорила? С кем?
Я ему говорила:
- Они идут, как зомби. Идут и верят, что творят добро. Но разве можно автоматом и ножом творить добро? Вразуми их!
ни заходят в дом и, если не находят никого, стреляют в скотину... Я видела убитых поросят... Крову с простреленным выменем, из которого текло молоко... Даже убитого попугая в клетке... Они стреляют в банки с вареньем, в мешки с мукой... Они расстреливают из автоматов воробьев: одни по эту сторону, другие - по ту... Вразуми их!
Вчера я была свидетелем... Я сама видела, как молодой парень... Грузин... Он бросил автомат и кричал:
- Куда мы приехали!! Я могу погибнуть за Грузию! Я приехал погибнуть за Грузию, а не воровать чужой холодильник! Зачем вы идете в чужой дом и берете чужой холодильник? Чужой ковер? Я хочу умереть за Грузию...
Его под руки куда-то увели. Уговаривали.
Другой грузин поднялся во весь рост и пошел навстречу тем, кто в него стрелял:
- Братья абхазцы! Я не хочу вас убивать, и вы в меня не стреляйте.
Его застрелили свои в спину...
Об этом все друг другу рассказывают... Он поднялся во весь рост и пошел навстречу тем, кто в него стрелял: "Братья абхазцы..."
А русский парень Соколов с гранатой бросился под танк... Он что-то кричал... Но никто не расслышал, что он кричал... (Пауза.) В танке горели грузинские парни... Они тоже кричали...
Я говорила и говорила... Шептала и шептала... В детстве меня никто не учил молитвам. Я придумывала свои...
Я возвращалась домой.
Дома плакала мама:
- Я никогда не была такая счастливая, как в старости. И вдруг война...
У мамы в доме все подоконники заставлены цветами. Подушки вышиты цветами, на сама вышила. Она мне признавалась, она не раз мне признавалась: "Я проснулась ранним-ранним утром, солнце пробивается сквозь листву, и я чувствую, что это солнце, что это радость струится, и у меня сразу мысль: "Вот я сейчас открою глаза - и сколько же мне лет?" У нее бессонница, у нее болят ноги, она тридцать лет на заводе проработала, но она утром не знает, сколько ей лет. А ей шестьдесят пять. Потом она встает, чистит зубы, видит себя в зеркале: на нее смотрит старая женщина...
Но потом она готовит завтрак и забывает об этом. И я слышу, как она поет...
Раненые старики... Это еще страшнее, чем раненые дети... Если дети ничего не понимают, то эти все понимают... Это правда.
Я слышу ночью, как меня окружают сны. У меня сны не страшные. Мне все время снится одно и то же... Как я ухожу из своего тела... Поднимаюсь высоко-высоко...
Первые дни грабители ходили в масках... Черные чулки на лицо натягивали... Потом без масок... Идет: в одной руке хрустальная ваза, в другой - автомат... Или: на спине - ковер, а на груди автомат болтается. Телевизоры тащат, стиральные машины... Женскую шубу несет... Мебель грузят... (Молчит.)
Девочка одна у нас повесилась. Мы пришли к ним в дом, пришли помочь. А ее бабушка говорит, что она любила парня, а он женился на другой. Ее хоронили в белом платье. Она из-за любви... Она любила... Никто не верил... Не мог понять. Как это из-за любви? Красивая девочка... Вот если бы ее изнасиловали...
Смерть не самое страшное из того, что я там видела... Не самое страшное... Как будто... Нет... Все можно вспомнить... Волнуюсь... Путаюсь в словах... (Молчит.) Мамина подруга... Тетя Соня... Она насмотрелась на все это и заболела. Слегла.
- Девочка моя, зачем после этого жить? - говорила она.
Я кормила ее супом из ложечки. Она не могла глотать... (Молчит.)
Я еще не готова исповедоваться... Открываться незнакомому человеку... (Молчит.) Не готова...
ни с оружием... Но они - мальчишки... Они еще маленькие... Восемнадцать - девятнадцать лет... Они еще недавно вешали кошек в подвалах... Разрывали лягушек на части, чтобы узнать, как устроен мир. Им никто ничего не объяснил... Если бы у них был хороший учитель физики... Или русской литературы... Наивно? Но я так думала. Или если бы у них была мама такая, как у меня... (Молчит.) Больше всего я люблю думать о маме... Вспоминать...
