Сергей Степанов - Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»
Осень 1905 г. принесла новые тревоги. О положении в самом Саратове можно судить по телеграмме за подписью П.А. Столыпина, адресованной министру внутренних дел А.Г. Булыгину от 16 октября 1905 г.: «Сегодня [в] загородной роще близ товарной станции собралась толпа рабочих и интеллигентов до трех тысяч человек, между которыми вооруженные ружьями, револьверами кольями и кистенями. Решено было двинуться на город для вооруженной демонстрации и [с] песнями революционного содержания… Депутация городских и земских гласных обратилась ко мне с просьбой не прибегать к силе, считая демонстрацию безвредной. Ответил, что приму самые крайние меры, но никакого шествия и демонстрации не допущу»[132].
Решительность Столыпина сочеталась с пониманием необходимости уступок. Он писал об этом жене: «Теперь нужна большая осторожность и надо очень считаться с общественным настроением – в начале революций надо, наравне с твердостью, уметь вселить доверие всех слоев, не перешедших еще открыто на сторону противников правительства»[133]. Манифест 17 октября 1905 г. возвестил о таких уступках. Российским подданным были дарованы «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов». По отзывам очевидцев, Столыпин неприязненно отнесся к этому акту. И действительно, царский манифест не принес долгожданного успокоения. Наоборот, сразу же после получения известия о манифесте по российским городам начались антиправительственные демонстрации. В противовес им через несколько дней прошли патриотические манифестации, которые во многих местах вылились в погромы. Когда по России прокатилась волна погромов, Столыпин был за пределами Саратовской губернии. В Саратове погром продолжался два дня. Даже враги признавали, что положение изменилось после возвращения губернатора. Руководитель подпольной организации РСДРП В.П. Антонов писал: «По приезде Столыпина (он был в отпуске) 21 октября войска были приведены в действие и стали разгонять громил… Получилось впечатление, что погром прекращен Столыпиным…»[134] Антонов не преминул добавить, что на самом деле Столыпин являлся тайным организатором погрома. Но эту оценку надо списать на большевистские убеждения автора. По приказу губернатора войска открыли огонь и убили 3 и ранили 18 погромщиков. По сравнению с прямым пособничеством властей в других городах поведение Столыпина выглядело необычным. Шурин Столыпина одесский градоначальник Д.Б. Нейдгардт в те же дни издевательски отвечал депутации, умолявшей прекратить погром: «Ничего не могу поделать. Вы хотели свободы? Вот вам жидовская свобода!»
Для усмирения аграрных волнений в Саратовскую губернию были прислан генерал-адъютант В.В. Сахаров, бывший военный министр. Он остановился в доме губернатора. 22 ноября 1905 г. к нему на утренний прием явилась молодая скромная женщина и подала прошение. Сахаров внимательно прочитал бумагу. Это был смертный приговор от имени партии эсеров. Когда он вскинул глаза на миловидную посетительницу, она выхватила из дамского ридикюля револьвер и застрелила генерала. В тот день семья Столыпина возвращалась из Колноберже. «Можно себе представить чувство, с которым мы въезжали в дом, откуда за два часа до того вынесли тело убитого», – вспоминала дочь губернатора. И опять проявилось сочувствие публики к террору. Девушка отказалась назвать свое имя, и лишь потом выяснилось, что она была Анастасией Биценко, членом летучего боевого отряда эсеров. Ее тюремную камеру завалили цветами, а когда ее везли на каторгу, на вокзале солдаты приветствовали террористку долгим несмолкаемым «Ура!»[135]. Петербургский сатирический журнал откликнулся на смерть генерала Сахарова веселым сообщением: «Саратовская губерния объявлена неблагополучной по диабету (сахарная болезнь). Там уже наблюдался один смертный случай»[136].
Столыпин не боялся смерти от рук террористов, но в его письмах проскальзывала мысль о том, что лишь бы пережить это время и уйти в отставку: «Довольно я послужил, больше требовать с одного человека нельзя». Лишь в начале 1906 г. аграрные беспорядки пошли на спад, но успокоение было весьма относительным. Если в 1905 г. в Саратовской губернии произошло 854 крестьянских выступления, то в 1906 г. – 535. Было сожжено более трети помещичьих имений. Впоследствии недоброжелатели Столыпина подсчитали, что по этому показателю Саратовская губерния превзошла все остальные. Тем не менее у местного административного аппарата Столыпин пользовался огромным авторитетом, сохранившимся даже после его ухода с губернаторской должности. Об этом свидетельствует жандармский офицер, уже не заставший Столыпина в Саратове: «В то время имя Столыпина еще не прогремело на всю Россию, но в Саратове оно было окутано ореолом лучшего из губернаторов, и его преемнику, которого я застал на должности саратовского губернатора, только что до моего приезда вступившему в отправление своих обязанностей, графу Татищеву, приходилось долго испытывать на себе неудобство сравнения. А граф Татищев был далеко не заурядный губернатор!»[137]
Саратовская городская дума, «движимая чувствами живейшей признательности и глубокой благодарности», единогласно приняла решение поместить в зале заседаний портрет Столыпина как почетного гражданина города. Портрет был заказан Илье Репину. С портретом связана легенда, которых так много вокруг имени Столыпина. Говорили, что портреты кисти Репина приносят несчастье. Кто-то из богемы, ненавидевший царского министра, якобы цинично предложил: «Надо написать Столыпина». Знаменитый художник долго не хотел брать заказ, предлагал своих учеников Коровина или Кустодиева, но городская дума требовала именно Репина, и в конце концов он согласился. Легенда – это всего лишь легенда, но на портрете, написанном Репиным в 1910 г., Столыпин изображен на фоне кроваво-красных портьер.
В Петербурге высоко оценивали действия Столыпина. Он получил высочайшую благодарность за успокоение края. О нем начали поговаривать как о кандидате на более высокий пост. Имя Столыпина называли в числе претендентов на пост министра внутренних дел, когда С.Ю. Витте формировал Совет министров. Впрочем, на этот раз молодому губернатору предпочли опытного П.Н. Дурново. Столыпина это не волновало. Когда жена поинтересовалась о чьем-то назначении, он устало отмахнулся: «Не знаю. Я за газетами не слежу теперь, да и считаю теперь всякое назначение и повышение наказанием».
На графа С.Ю. Витте, получившего графский титул за заключение мира с Японией, многие смотрели как на спасителя России. Саратовский губернатор не разделял таких иллюзий. Его дочь вспоминает один разговор с отцом. Она уже была взрослой, у нее пробудился интерес к политике: «Этой зимой моим кумиром стал почему-то Витте. Я преклонялась перед его умом и восхищалась, как можно лишь восхищаться в двадцать лет, всеми его мероприятиями, проектами, его словами… Раз, когда я сказала папа́ целую тираду в этом духе, он мне ответил: «Да, человек он очень умный и достаточно сильный, чтобы спасти Россию, которую, думаю, можно еще удержать на краю пропасти. Но боюсь, что он этого не сделает, так как, насколько я его понял, это человек, думающий больше всего о себе, а потом уже о Родине. Родина же требует себе служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует всю работу»[138]. Как и предполагал Столыпин, граф Витте оказался не на высоте. Его кабинет просуществовал около полугода. В апреле 1906 г. С.Ю. Витте подал в отставку. Новым председателем Совета министров был назначен Иван Логгинович Горемыкин.
