Николай Павленко - Петр Первый
В таких военных и дипломатических заботах прошел 1707 год, успехи чередовались с неудачами, напряжение – с кратковременными передышками. Эти заботы, надо полагать, измотали Петра. Во всяком случае, царь стал раздражительным, в нем вновь проявлялась жестокость, явные следы которой будто бы исчезли после расправы со стрельцами. В 1707 году он еще сдерживал себя, быстро отходил и, чувствуя неловкость, искал примирения, как бы извинялся, тем более что жертвами гнева становились люди, которых он ценил.
Царь рассердился на Апраксина за то, что он не наказал воевод, доставивших рекрут не в том количестве, которое им было предписано. Адмиралу было отправлено письмо с выговором: «Что вы не сделали ничего тем воеводам, которые вам не по указу довели людей, а отваливаете сие на московские приказы, которые в добро не может причтено быть, но точию двум делам: или лености или не хочете рассориться». Спустя несколько дней оскорбленный Апраксин получил новое письмо. Царь просит забыть обиду: «Скорбите о том, что я вам писал о воеводах, и в том для бога печали не имейте, ибо я истинно не с злобы к вам, но в здешнем житье хотя что малая противность покажется, то приводит в сердце». В другом письме еще одно утешение: «что ваша милость просите прощения, и то долго у меня не живет». Этим инцидент был исчерпан, а вот второй имел продолжение, отразившееся в указе.
Ответственным за ремонт и сооружение дополнительных укреплений в Кремле и Китай-городе на случай прихода в Москву шведов царь назначил Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина, одного из своих образованнейших сподвижников. Мусину-Пушкину было велено передать боярам, чтобы они до начала работ выслали из Москвы в Стокгольм шведского резидента Книпперкрона, интернированного еще в начале войны. Царь опасался, что наблюдения резидента над тем, что происходит в Москве, тут же станут известны шведскому королю. И вдруг Петр узнает, что работы уже начались, а резидент спокойно живет в Москве. Мусину-Пушкину царь пишет: «Зело удивляюсь тебе, понеже я чаял, что есть ум у вас, а ныне, как вижу, что скота глупее». Недовольство царь выразил и тем, что в письме отсутствовало обычное к этому корреспонденту обращение: «Bruder». В очередном письме, отправленном три дня спустя, есть миролюбивая фраза царя: «Прежним письмом вашим я гораздо не доволен: впредь так не делайте, братец». Это «братец», как и «Bruder» в начале письма, показывают намерение Петра смягчить допущенную ранее грубость и сделать вид, что ничего существенного не произошло. Но в конце июня царь вновь возвращается к строительству Московской фортеции и Книпперкрону: «Я зело удивляюсь, что не так делается, как указ дан. Уже довольно и той лап (то есть ругательства), которую пред сим писал, а ныне не знаю, что и делать».
В конечном счете Петр придумал, что ему делать. Он отправляет в Москву гвардейского офицера с поручением расследовать, кто и как осмелился не выполнить его категорического предписания о высылке из столицы Книпперкрона. Когда офицер доставил материалы расследования Петру, тот убедился, что заседания бояр, на которых обсуждалось это предписание, не протоколировались, постановления не записывались, не регистрировались и мнения. В итоге виновных не оказалось. Показания допрошенных бояр изумляли непосредственностью и простодушием. Один из них заявил: «помянутого резидента Книппера потеснить или б силою послать не смели, а городовым делом (то есть ремонтом Кремля) по тому ж умедлить не посмели».
Царь тут же велел написать «князю-кесарю» Ромодановскому указ: «Изволь объявить всем министрам, чтобы они великие дела, о которых советуются, записывали, и каждый бы министр подписывался под принятым решением, что зело надобно». Прочитав эти слова, выведенные четким канцелярским почерком, Петр в сердцах внес собственноручное дополнение: «и без того отнюдь никакого дела не определять, ибо сим всякого дурость явлена будет».
Мать Полтавской баталии
Новый год Петр, как и всегда, встретил в Москве. «Молю бога, чтобы в этом году он даровал благополучный исход дела нашего», – писал царь Меншикову в новогоднем поздравлении. Он полагал, что именно в этом, 1708 году произойдут решающие события войны и наступит развязка. Что она ему сулила?
Мощь грозного неприятеля Петр оценивал без всяких иллюзий, превратность войны сознавал тоже. Об этом свидетельствуют два его распоряжения накануне отъезда в армию. Одно – продолжать укрепление Московской фортеции и пополнить ряды ее защитников рекрутами. Другое носило сугубо частный характер – в случае своей гибели он велел выдать Екатерине Василевской, то есть будущей супруге, 3000 рублей.
Легкий на подъем, имея обыкновение покидать столицу совершенно неожиданно для окружающих, отправляться в далекий путь не из своего дома, а будучи у кого-нибудь в гостях, Петр не изменил себе и на этот раз. Выехал он из Москвы в ночь на 6 января, не дождавшись окончания новогодних празднеств. Не останавливаясь ни в Смоленске, ни в Минске, царь на неделю задержался лишь в Дзенциолах, где на зимних квартирах располагались главные силы русской армии, которыми командовал Меншиков. Здесь 19 января было получено известие, что шведский король с частью армии двинулся к Гродно; другая часть армии двигалась к Дзенциолам. В тот же день Петр отправляется в Гродно «для расположения войск наших к разрушению намерений неприятельских», как он сам определил цель своей поездки.
Общая численность русской армии к этому времени превышала 100 тысяч человек, в то время как в распоряжении шведского короля было 63 тысячи. Но силы сторон определялись не только арифметикой.
Шведская армия, в отличие от русской, прошла долгий боевой путь, располагала вымуштрованным рядовым и офицерским составом, который верил в неизменные успехи своего полководца. Карл XII имел и еще одно преимущество: инициатива была в его руках, наступал он, а не Петр, и последнему приходилось свои действия сообразовывать с действиями короля, парировать его выпады ответными мерами.
Куда, в каком направлении двинет армию Карл XII от Гродно? На север – в сторону Риги, Пскова и Петербурга, или на запад – к Смоленску, Можайску и Москве? Об этом в январе не знали ни Петр, ни его генералы. Впрочем, не знал об этом и сам Карл XII, подходя к Гродно из Саксонии, – окончательное решение предпринять марш на Москву созрело у него месяца полтора спустя. Отсутствие сведений о стратегическом плане шведского короля ставило перед Петром ряд дополнительных трудностей: надо было быть готовым к движению шведов в любом из двух направлений.
Не располагал Петр и точными данными о повседневных перемещениях неприятельской армии, хотя этого рода сведениям придавал первостепенное значение. С присущим ему умением облекать мысли в чеканные фразы Петр сказал, что знание намерений неприятеля «есть главнейшая вещь на войне». Этой-то «главнейшей вещи» ему сейчас и недоставало.
