Михаил Задорнов - Придумано в СССР
А потом была Москва. Шумная, деловая, с цветами, встречающими. Мы, словно два аквалангиста, надышавшиеся кислородом и налюбовавшиеся красотами тихого подводного мира, вынырнули на городском пляже.
– А теперь ничему не удивляйтесь, – сказала Лена, выходя из вагона.
И я послушно не удивился, когда её на перроне встретил молодой человек, похожий на Печорина.
– Знакомься, Володя: это Юрий Николаевич, наш прораб, – неожиданно представила она меня. Чтобы её не выдать, я даже распрямил спину, думая, что так больше похож на прораба. – А где же… – Она оглянулась. – А где же девчонки? – спросила она у меня.
– Они сказали, что их кто-то будет встречать. Может быть, на такси пошли… – Я многозначительно пожал плечами.
– Опять убежали! – с досадой сказала Лена. – Не хотят они с тобой знакомиться, Володя.
– Ну, тогда пошли? – Он взял у Лены её сумку без документации.
– Юрий Николаевич, – тон у Лены был деловой, – значит, мы с вами обо всём договорились.
– Да, конечно. Завтра утром вы мне принесёте набросок отчёта. Ну и, может быть, через недельку-другуюпридётся ещё раз съездить в командировку. Посмотрим, какие будут результаты.
– До свидания.
Мы с Володей пожали друг другу руки.
– Очень рад был с вами познакомиться, – соврал я.
– И я очень рад, – сказал Володя, но я ему не поверил.
Он хоть и свысока смотрел на меня, потому что был выше на голову, но ревниво. Всё же прораб!
– И не забудьте, Елена Анатольевна, – мне хотелось чем-то задеть её за то, что она представила меня прорабом, – посоветуйтесь с Володей. Может быть, всё-таки согласитесь перейти в другой отдел, сто шестьдесят как минимум.
Лена удивлённо и испуганно посмотрела на меня, как режиссёр на актёра, который на премьере перепутал текст.
Они пошли по направлению к метро.
У входа в метро мне показалось, что Лена оглянулась, но толпа тут же скрыла её от меня.
…Свой дом я вижу ещё из окна электрички. Неизменно тёмное окошко моей комнаты. «О! А моя уже вернулась», – говорит сосед, с которым мы часто возвращаемся вместе, и указывает на светящееся окно по соседству с моим тёмным. Я очень завидую ему в этот момент. Мне тоже хочется кому-нибудь сказать: «А моя поехала в детский сад. Сегодня её очередь. Всё-таки это ужасно, когда детский сад так далеко от дома…»
И снова утро! Как всегда, я еле-еле успеваю добежать до первого тамбура первого вагона электрички. С разбегу впрыгиваю в него и, как всегда, как каждый день, оказываюсь рядом с красивой девушкой, которая давно уже нравится мне. Видимо, она, так же как и я, впрочем, как и все вокруг, боится опоздать на работу и поэтому ездит в первом тамбуре первого вагона. Самый жёсткий график времени у тех, кто ездит в первом тамбуре первого вагона. Поэтому я уверен, что между мной и этой девушкой обязательно должно быть много общего.
Но меня ещё в детстве все звали сухарём, букой. У меня до сих пор не хватает смелости заговорить с Леной. Хотя она, скорее всего, и не Лена. Поэтому самое большее, что я себе позволяю, – это представлять «Лену» героиней романов, которые я читаю. И иногда фантазировать: «А что будет, если я вдруг наберусь смелости и?…»
Но смелости я никогда не наберусь. Да и времени у меня совсем нет, как у человека, который хочет многого достичь в жизни. У меня совсем нет времени! На носу – защита, на проходной – автомат, дома – будильник… Мне очень хочется как можно скорее защититься. Мне кажется, что, когда я защищусь, у меня всё сразу изменится. Я не буду таким букой, сухарём. У меня появятся уверенность и время. Я буду читать, ходить в театры, буду смотреть на светящееся окно своей квартиры.
Как и все в первом тамбуре, я живу надеждой на лучшие времена.
А пока нельзя! Пока: автомат – будильник – первый тамбур. Равнобедренный треугольник. Замкнутый, как лицо девушки, которая уже давно мне нравится и которая к тому времени, как я защищусь и приобрету уверенность в себе, перестанет ездить в первом тамбуре. От этой мысли мною овладевает тревожная безысходность, подобная безысходности ребёнка, который впервые задумывается о бесконечности времени и Вселенной.
И я не выдерживаю… Я не знаю, что со мной сегодня, но я не выдерживаю… Наверное, весна!
– Простите, но я не понял: суд признал его всё-таки виновным или нет?
Девушка оборачивается и с удивлением смотрит на меня:
– Вы что, тоже читаете этот роман?
– А как же… Каждое утро…
Жаркая зима
Сразу после работы Настя заходила в магазин, покупала продукты. Дома ужин готовила с выдумкой и умением, что от матери достались. Перед сном немного читала. Медленно, правда, месяцами книжку одну закончить не могла. Но воображение её разыгрывалось при чтении чрезвычайно. И тогда она тихо и сладко засыпала, как ребёнок, представляя себя героиней недочитанных романов. В выходные стирала. Вечером с мужем в кино сходят, реже съездят в центр, в театр. Жили они за городом без детей, одни. Воздух в прибранном доме всегда был свежий, бельё в саду сохло быстро, а спалось крепко. Словом, лучшего грех было и желать!
Никогда не переживала Настя из-за того, что намного моложе мужа своего. Бывало, конечно, ссорились, но всё больше по пустякам. Чего купить, сколько отложить, где полочку приладить. Трошкин, придя с работы, тоже хозяйством занимался. То молотком стучал, то в сарае пилил чего, то в огороде копался. Дом и сад их постепенно обрастать начали. Сад – деревьями, дом – вещами.
И что за муха ядовитая его вдруг укусила? Не то злые языки на неё наговорили, не то сам старость скорую чувствовать начал, только взбесился он не на шутку. «Чего это она всё время такая довольная? – закралось как-то после баньки с пивком в его душу страшное подозрение. – Наверно, есть кто-то!»
– Кому же я нужна, миленький? – заплакала Настя. Не любила она, когда на неё кричали. А голос у Трошкина был такой, что всё внутри обрывалось.
Следить начал – увидел, как из проходной с начальником под руку выходила. Выпил для храбрости, да и пустил, вернувшись, в ход кулаки. Никакой радости не было теперь домой возвращаться – страх один. Объяснять пробовала, мол, пустое всё. Не помогает. «Врёшь, – говорит, – не верю я тебе…» И словечко покрепче. Вся осень так во вражде и прошла.
К зиме Трошкин запил. Пушистая, солнечная пришла она, – любимое Настино время года. На день рождения как раз снег выпал. Красиво пал: на дом, на яблони в саду, на берёзы за дорогой. Тревожно на душе стало. К чему бы это? А скоро и каток на пруду замёрз, в роще лыжню проложили. Покаталась Настя раза два под надзором и снова безысходность почувствовала. Даже мечтать теперь не хотелось, да и не о чем стало.
