Борис Тесляров - От Карповки до Норвежского моря
В конце марта на диспетчерском совещании, посвященном рассмотрению работ по комплексам «Скат», «Медведица» и «Омнибус» совершенно неожиданно на нас обрушилось обвинение со стороны омнибусников (сейчас бы сказали, что «Омнибус» наехал на «Скат», что забавно звучит в буквальном смысле этих слов) в том, что мы задерживаем их работы, т. к. не готовы выдавать им данные в соответствии с согласованным протоколом обмена информацией. Речь шла об этапе швартовных испытаний и об имитации выдачи данных. Обмен информацией с БИУС был довольно обширный и мы, по большей части, должны были выдавать информацию. Не говоря уже о некорректном поведении ответственного сдатчика, поддерживаемого Главным конструктором Трояном, который заявил, что они неоднократно обращались к нам с этой просьбой, я был твердо убежден, что это был их защитный маневр, широко распространенный у «судаков» — свалить свои неудачи на кого-нибудь другого. Время показало, что ни в том 78, ни даже в первой половине 79 года агатовцам было не до наших данных, своих собственных проблем у них было выше головы. Но, как бы там ни было, нужно было реагировать на этот выпад и я взял тайм-аут для обсуждения с нашими специалистами. Переговорив с Юрой Глебовым и Женей Новожиловым, я понял, что мы еще не готовы по полной программе стыковаться с «Омнибусом», а для закрытия этого вопроса нужно срочно вызывать Александра Леонидовича Иофе. Нормальные рабочие отношения с агатовцами не складывались не только у меня, но и у многих наших специалистов, которые по характеру работы были вынуждены с ними общаться. Александр Леонидович был начальником сектора, где разрабатывалась скатовская ЦВС, до 1975 года был заместителем Гл. конструктора комплекса по цифровой технике, пока по каким-то «высшего порядка» соображениям не потребовалось сделать таким заместителем Леонарда Евгеньевича. Федорова, с первых дней контактировал с «Агатом», был одним из авторов протокола согласования связей между «Скатом» и «Омнибусом» и умел свободно говорить на специфическом языке «агат», не говоря уже о личном обаянии и великолепном знании предмета.
Через несколько дней А. Л. Иофа и сотрудница его сектора Аида Черняховская были в Северодвинске. Александр Леонидович почти повторил фразу Аркадия Каца по поводу не только отсутствия у меня с ним забот, но ещё и забот с «Омнибусом».
И действительно, после двух дней общения с Трояном «Омнибус» переполнился нашей информацией до такой степени, что переваривал её, по крайней мере, до окончания наших ходовых испытаний, а на очередном диспетчерском совещании Троян вынужден был официально снять свои претензии. И в дальнейшем ещё много раз прилетал Александр Леонидович и в Северодвинск, и в Западную Лицу, улаживая все вопросы с «Агатом» и избавляя нас от не очень приятного общения.
Северодвинские будни
Март месяц был скорее похож на снежный и вьюжный февраль, а неослабевающие морозы делали его ещё и похожим на крутой декабрь или январь. После восстановления нормальной температуры внутри лодки наши дела успешно продвигались к первому промежуточному финишу, к завершению швартовных испытаний. Численность нашей команды уже перевалила за 150 человек и мы вынуждены были даже устраивать наших людей на жильё прямо на «Котласе». Если бы не нужно было так далеко идти до проходной «Звездочки», чтобы потом ещё довольно долго добираться до города, то «Котлас» был бы совсем не хуже «Прибоя», а по некоторым показателям ещё и лучше. Наш автобус тарахтел уже из последних сил и в один прекрасный солнечный, морозный и ветреный день он остановился и больше не захотел двигаться, окончательно вышел из строя двигатель. Это произошло на «Дубраве» и нам удалось договориться с руководством о постановке его на ремонт в бокс, у которого было только три стены. Холод там был такой же, как и снаружи, но хоть можно было спрятаться от ветра. Первое же вскрытие, в котором кроме водителя активное участие принимали Витя Цыпкин и почти все наши механики, показало, что требуется капитальный ремонт, который в этих условиях невозможен. Я «сел» на телефон и, помятуя слова Громковского о моем неумении работать с транспортниками, позвонил прямо ему. Получив пару оплеух за то, что не позаботились раньше о запасном двигателе (!!??), я услышал, как Громковский, связавшись со своим замом по общим вопросам Кулиевым, дал указание в ближайшие два дня отгрузить в Северодвинск двигатель для нашего автобуса. Вместо двух дней операция «двигатель» длилась, около двух недель, а мы вынуждены были преодолевать большие расстояния пешком, опуская «уши» зимних шапок и кутаясь в большие воротники наших шуб. Это время запомнилось ещё одним эпизодом наших будней. В состав нашего комплекса входило несколько серийных станций и, в том числе, две станции ледовой разведки НОР-1 и НОК-1. Как и вся гидроакустическая навигационная аппаратура, эти станции были рождены в недрах нашего 13 отдела. С этими станциями я был знаком ещё с рубиновских времен, когда опытные образцы были установлены на одной из подводных лодок проекта 658М. Не помню почему, но наши уже серийные станции сдавал тоже институт. И вот для сдачи этих станций по программе швартовных испытаний прибыли в Северодвинск Дмитрий Дмитриевич Миронов (тогда начальник сектора) и сотрудник этого сектора Слава Нагибин. И если с Нагибиным я уже был довольно хорошо знаком, то с Мироновым моё знакомство ограничивалось буквально несколькими короткими институтскими контактами. Придя первый раз на «Котлас», Слава Нагибин сразу же пошел в нашу шару, а Миронов (Дим Димыч) направился к нам в изолятор. Пармет уже давно знал Миронова и успел мне немного о нем рассказать. Когда Дим Димыч вошел, его вид несколько нас удивил — в демисезонном пальто и зимней шапке с козырьком, у которой уши всегда оставались открытыми (за бортом было около 20° мороза с сильным ветром), а он сразу спросил есть ли у нас что-нибудь выпить. Как всегда в таких случаях, был вытащен алюминиевый чайник. Миронов налил себе четверть стакана шила и, не разбавляя, выпил. Так состоялось мое настоящее рабочее знакомство с будущим Зам. директора по научной работе и позже Генеральным директором объединения. Когда я увидел Славу Нагибина, то ещё больше удивился его экипировке — плащик и кепочка. Создавалось впечатление, что доблестные представители 13 отдела решили, что едут в Югодвинск. А ведь мы были без автобуса и чтобы достигнуть проходной завода «Звездочка» нужно было пройти вдоль большого пустыря, где свирепствовал ледяной ветер, утром нещадно морозя левое ухо, а вечером, по дороге домой, — правое. И, конечно, через несколько дней наши горячие коллеги отморозили себе уши. Можно было им посочувствовать, но и без улыбки смотреть на них было нельзя. Миронов был похож на инопланетянина — лошадинообразное лицо с узеньким лбом, торчащими «ёжиком» короткими волосами и большими пурпурного цвета толстыми ушами. Слава Нагибин был вылитый Чебурашка — невысокий, полненький с толстыми белорозовыми ушами, стоящими перпендикулярно к голове. Пробыв у нас безавтобусную неделю, Миронов и Нагибин, закончив сдачу, отбыли в Ленинград. Миронов с почти нормальными ушами, а Слава уже в Ленинграде даже был вынужден обратиться за медицинской помощью, т. к. у него дело было гораздо серьезнее. Но, все вроде бы обошлось, уши не отпали и пришли в исходное положение.
