Иван Уханов - Рычков
Все эти опыты с оренбургскими козами подсказали ученым вывод: для созревания пуха нужны не только благодатные луга, но и особый климат. Высококачественный пух коза приобретает в основном в Губерлинских горах. Летом там прекрасные пастбища, продуваемые сухими ветрами. Зимой — яркое солнце, ядреный морозный воздух, студеные метели. И должно быть, в защиту от лютого зимнего холода и немилосердной жары растет на козах подшерсток, пух — то самое сказочное руно, из которого вяжется знаменитый оренбургский платок.
«Ежели в обычай будет введено, — писал Рычков в 1766 году, — и к чесанию коз лучшие гребни или другие инструменты сыщутся, то гораздо более станем получать пуха… Как с коз, так и с козлов. Поэтому старинная наша пословица «От козла ни шерсти ни молока» не во всем справедлива».
В статье «О мануфактурах из хлопчатой бумаги и верблюжьей шерсти» Рычков осуждает очевидную бесхозяйственность в работе российских торговых ведомств, позволяющих англичанам, французам и голландцам скупать у нас огромное количество верблюжьей шерсти, изготовлять из нее многие предметы одежды и продавать россиянам же по высокой цене. Зачем же отдавать добро заморским коммерсантам, когда пряжу из верблюжьей шерсти можно делать самим? — с укором спрашивает Рычков и подсказывает, как создать такой промысел.
Глазами строгого экономиста смотрит он даже на такую второстепенную заботу людей, как пивоварение и виноделие. «Всяк знает, какой великий расход у нас в империи ржаному хлебу на рощение солодов для курения вина, на варение пива, — пишет он в статье «Способ к винному курению на домашний расход». А ведь хмельные напитки сельчане и горожане могли бы изготовлять более экономичными способами, сберегающими хлеб. Он описывает несколько таких способов, которые опробовал сам. К винной сидке пригодны некоторые травяные корешки и семена, а также березовый сок. «Не нужно быть при том искусным физиком и ботаником, довольно и одного прилежания, соединенного с историческим опытом», — подчеркивает он и детально описывает способ приготовления вина из березового сока.
Сотни тысяч пудов ржи могли бы сберечь крестьяне, делай они вино не из одного хлеба, а с добавкой «березовой воды». Рычков при том напоминает, что сок нужно добывать аккуратно, надрезать стволы берез не следует. Скважины можно проделывать тонким буравчиком, а после взятия сока дырочку заколотить колышком.
Посланные им в лес дворовые ребятишки только за один день добыли несколько ведер сока.
ТЩЕСЛАВИТЬСЯ НЕ ВЕЛЮ И ЗАПРЕЩАЮ
Муравей не по себе ношу тащит, да никто ему спасибо не скажет, а пчела по искорке носит, да Богу и людям угождает.
Народная пословицаОднажды в пору осеннего благоденствия в Спасское заехал молодой путешественник и натуралист, доктор Иван Иванович Лепехин. Рычкова он застал на пасеке за излюбленным занятием: тот сидел перед ульем и через застекленные окошечки наблюдал за пчелами. Живо, с детским изумлением Петр Иванович начал рассказывать академику о том, что происходит в жилище этих «чудных мух».
— Ни умом не возьму, ни глазом не услежу, как оные рождаются? — недоумевал Рычков. — Русских книг о пчелах нет, а в сочинениях иностранцев много разностей и странных мнений, и трудно узнать, кто из них справедливее и на чьем мнении основываться надобно.
— А вы читали труды французского натуралиста Антуана Реомюра? — спросил Лепехин.
— Читал. Однако сей изобретатель сам себя оговаривает: то пчелки из своего же праха происходят, то якобы из червей… Иное я у древнеримского ученого Вергилия прочитал: пчелы, мол, к любовным делам никакой охоты не имеют и сами от себя ни яиц, ни червей не родят, а будто влажную материю матка в порожние пчелиные гнезда напускает и другие пчелы свою влажность туда же присовокупляют — и так молодые пчелы высиживаются.
— Реомюр сию теорию бредом назвал.
— Но и сам никакой ясности не вносит…
Проведя у Рычковых три сентябрьских дня, Лепехин уехал. В своих «Дневных записках» от первого и четвертого сентября 1768 года отметил: «По приезде нашем в Спасское село г. статский советник Петр Иванович Рычков принял меня с особенною благосклонностию и ласкою, где между разговорами о моем путешествии советовал мне предпринять возвратный путь к Волге по Соку, которая река по самой середине провинции протекает. Но чтоб оный путь с большим успехом мог быть совершен, советовал истребовать из Бугульминского ведомства отставного вахмистра Василия Кривцова и новокрещеного мордвина Айткуля, которых он сам прежде употреблял для поиска медной руды по Соку».
Проводив гостя, Рычков вернулся к пчелам.
Желая досконально познать их жизнь, он обращается к опыту деревенских жителей. «Однако не мог я ни одного сыскать такого пчеляка и содержателя пчельников, который бы пчельную матку или пчел видал совокупляющихся одну с другой по обыкновению простых мух. Все ответствовали на сей вопрос: что один Бог весть; они же не видывали и не знают».
Рычков недоумевает: как это так — пчеловоды, а не ведают, каким способом пчелы продолжают свой род? Он подмечает, что пчелы в улье, находясь в непрестанном движении, в тесных проходах трутся друг о друга, одна по другой ползают, «одна к другой духом и телом ежечасное имеет прикосновение». И Рычков строит догадки: «А не способствует ли сие иногда к плодородию их?» Для подтверждения своих домыслов он едет к известному пчеловоду бугульминскому воеводе майору Хирьякову, затем к живущему в соседней слободе раскольнику Нестору Яковлеву, у которого отец и дед — белгородские купцы — имели пчельники. И опять слышит противоречивые мнения. Ближе к истине, на его взгляд, то, что пчелы своих зародышей заводят из хлебины, которую они в ульи приносят на ножках в виде крохотных горошин желтоватой липкой материи. Пчел с таким грузом встречают у входа в улей рабочие пчелы и начинают «разгружать», снимая с ее ног те мелкие желтоватые крупицы, и носят в улей, в ячейки, где матка опрыскивает эту хлебину своею влажною материею.
Рычков замечает, что всею жизнью пчел в улье руководит матка, поддерживающая во всем образец самодержавного правления. Все пчелы ее любят и слушают, без нее никакой улей жить не может. Двух маток пчелы не терпят, одну убивают и остаются при той, которая им полюбится. Если эта матка пропадает, то все пчелы рассеиваются по соседним ульям, где есть матки, или погибают.
За медом сама матка не летает, разве что два или три раза в начале лета, когда задумает выводить детку или семена. Все остальное время она проводит в улье, как бы надзирая работу пчел. В полете она тем приметна, что летает невысоко, тяжеловато, всегда в сопровождении двухсот или трехсот пчел, которые вокруг нее то вверх, то вниз увиваются, охраняя ее от хищных птиц. Когда матка хворает, то и все пчелы приходят в такую слабость, что и летать уже не могут. И наоборот, когда она здорова, то и пчелы веселы и работящи.
