Владимир Канивец - Кармалюк
— Знаемо, батьку, — вразнобой ответили хлопцы.
— Так кто в Австрию со мной?
— Вси, батьку…
— Добре! В Синяву пробираться будем по одному. Сбор у Блажкунов. Все поняли?
— Поняли, батьку!
— И не мешкайте в пути. За неделю чтобы все были там. А на дорогу да на удачу давайте по чарке выпьем. Холера, как говорят паны, одного меня не берет, а кого-нибудь из вас, может, и прихватит. Так давайте ж выпьем, чтобы всем вам и от холеры уйти и заставы обойти!
— Будь здоров и ты, батьку! — поднял чарку Мончинский.
— И вам удачи, хлопцы мои!
— Пусть до скончания века паны боятся тебя, батьку, пуще холеры! И пусть сгинут они от руки твоей, как от холеры!
— Сгинут! Я в это свято верю! Ну, доброго пути вам, орлы мои!
— Пусть и тебя, батьку, не оставляет счастье! А на дорогу да на удачу давай споем нашу песню! Затяни, батьку!
Кармалюк улыбнулся, пригладил свои казацкие усы и, помедлив, затянул немного глуховатым, но каким-то необыкновенно задушевным и сильным голосом:
За Сибiром сонце сходить,
Хлопцi, не зiвайте…
Все подхватили одним духом:
Ви на мене, Кармалюка,
Всю надiю майте…
Только под утро, погасив костры, все распрощались и разошлись разными дорогами, но к одной цели.
С семьей Блажкунов Кармалюк давно был связан. После второго побега из Сибири здесь, в Новой Синяве, у него была штаб-квартира основных сил загона. Главу семейства Дениса Блажкуна сослали вместе с ним в Сибирь, откуда он так и не вернулся. Но сыны Дениса: Михайло, Андрей и Никифор, хотя и были ближайшими друзьями и помощниками Устима, избежали суда — их не выдали ни отец, ни Кармалюк. Люди они были смелые, вели себя независимо, что весьма не нравилось их пану Белиовскому. Он на каждом шагу притеснял их, за малейшую провинность порол. А после того как Белиовский запорол до смерти крестьянина Юхима Ярушкова и они «по долгу присяги съехавшему на следствие исправнику сознали правду», им никакой жизни не стало. Но одни они не отваживались расправиться с врагом своим. А когда узнали, что вернулся Кармалюк, приступили со слезной просьбой к нему: «Помоги отомстить врагу! Батька пан в Сибирь загнал, а нас того и гляди в могилу загонит». Кармалюк согласился. Он рассчитывал, собрав силы загона у Блажкунов, одним ударом рассчитаться и с Белиовским и с Янчевским. Нападением на Янчевского он к тому же рассчитывал отвести подозрение от Блажкунов за Белиовского.
Крестьянам, боготворившим Кармалюка, заставы не доверяли: на них стояли шляхтичи. Кармалюк надел шляхетскую одежду и двинулся в путь. Говорил он по-польски настолько чисто, держался так искусно, что шляхта принимала его за своего. Шляхтич Павел Заржицкий, не подозревая, с кем имеет дело, вызвался помочь своему собрату. На зофиопольской заставе стоял его приятель шляхтич Богулярский, и он взялся перевезти через нее Кармалюка. Устим хорошо угостил Заржицкого в зофиопольской корчме, да еще и денег посулил дать за подвоз. Это победило в жадном Заржицком даже страх перед холерой. Так как Заржицкий возил офицера инвалидной команды в село Торчин, где заседатель Литинского суда, разыскивая Кармалюка, собирался делать повальные облавы, то Богулярский, узнав Заржицкого, даже не спросил, кого он назад везет. Кому же могло прийти в голову, что на той самой телеге, на которой только что уехал офицер ловить Кармалюка, едет сам Кармалюк? Да и везет его тот Заржицкий, который считает Кармалюка своим личным врагом.
Когда благополучно перебрались через заставу, Заржицкий спросил своего спутника, назвавшегося Кульчицким:
— Куда же пан Кульчицкий путь держит?
— В Новую Синяву, — ответил Кармалюк — Кульчицкий, — на службу к пану Белиовскому. Да если бы я знал, что у вас тут такая паника, ни за что бы не двинулся из Варшавы.
— Да у нас тут холера за холерой. То было хоть попеременно: то холера, то гайдамаки Кармалюка. А теперь господь совсем отвернулся от нас: послал и холеру и гайдамаков.
— А говорили же, что Кармалюка погнали в Сибирь, — с трудом сдерживая улыбку, сказал Устим.
— О, пан не знает, что то еще за дьявол! — воскликнул Заржицкий. — Его никакие тюрьмы, никакие замки и кандалы не держат. Говорят даже, что стоит этому разбойнику нарисовать челн на стене крепости углем, как он может сесть в него со своими гайдамаками и уплыть. Так было уже в Каменце. Нарисовал он на стене челн, посадил в него десять человек и выплыл по-под землей прямо в реку Смотрич. Да, слава Иезусу, стража все-таки заметила и схватила его…
— Да это пан сказки говорит! — не удержавшись, рассмеялся Кармалюк.
— Ой, нет! То есть святая правда! Пан вот поживет здесь, так еще не то услышит про этого гультяя! Теперь уж он, говорят, совсем продал черту душу, и тот научил его, как невидимкой ходить.
— Как же это ему удается? — с неподдельным интересом начал расспрашивать Кармалюк про свои похождения, о которых и во сне ему не виделось. — Какие же он чары знает?
— Говорят, у черной кошки есть кость-невидимка. Он сварил кошку, отобрал все кости и стал перед зеркалом. Возьмет одну — видно его в зеркало. Возьмет другую — тоже видно. Взял третью и — не стало видно. Положит ее — вновь видно. Он взял третью кость и ходит с ней. Как услышит он, что облава приближается, возьмет эту кость в руку — и его не видно. Возьмет еще камень, бросит в воду, а те, что ловят, видят: круги расходятся. Ну, думают, ушел в воду. И возвращаются домой. А он и живет себе преспокойно в лесу.
— Да это же просто чудеса! — неудержимо рассмеялся Кармалюк. — За такое колдовство когда-то на кострах сжигали.
— А его тоже, придет час, сожгут, — очень серьезно заверил Заржицкий. — Мне об этом сам пан ксендз говорил. Так пан Кульчицкий в селе Чешках встает?
— Да. В корчме я подожду, может, кто-нибудь в Новую Синяву будет ехать. Думаю, что пан не откажется выпить со мной кручек[22] горилки?
— О, проше пана! — обрадовался Заржицкий возможности выпить за чужой счет. — Проше пана! Мне так приятно было услужить пану из Варшавы. Я там никогда не был, но все в мечте своей имею поехать и посмотреть. Да все что-то на пути стоит: то гайдамаки, то холера. За здоровье пана!
Проводив Павла Заржицкого, Кармалюк начал пробираться к Блажкунам. До Новой Синявы от Чешек уже совсем недалеко. Но это никак не облегчало дело, ибо одеяние шляхетское уже не могло помочь ему: одно появление нового человека — будь то крестьянин или шляхтич — встревожило бы все село. А это значит, что о его приходе узнал бы тотчас же и пан Белиовский. И Кармалюк начал пробираться туда лесами и болотами, делая большие и утомительные обходы.
