Хайнц Шаффер - U-977
С глубоким чувством мы в последний раз пожали друг другу руки. Пришло время расставаться и для тех, кто оставался на борту, и для тех, кто уходил на берег. Да, подошло время, когда каждый сам и все мы вместе должны сражаться за жизнь, и мы знали, что борьба эта не будет легкой.
Мы спустили резиновые шлюпки. Одна из них, к сожалению, опрокинулась, так как мы спускали ее под слишком острым углом, и два человека упали в море. Их сразу вытащили, но времени на переодевание не оставалось, мы уже отчетливо видели первые проблески зари. В следующий момент шлюпки отплыли. Мы смотрели им вслед. Может быть, им повезет больше, чем нам, сидящим тут на скале. Так или иначе, инженер пробовал то одно, то другое, чтобы как-то освободиться. Мы выкачали воду из уровневых баков, установили дифферент сначала на правый, потом на левый борт, работали двигателями на полной скорости, пока струя от винта не перелетала прямо на корму, но все напрасно. Лодка не сдвинулась ни на дюйм. Каждая минута приближала опасность. Оставалось еще полчаса до рассвета, но тогда с нами определенно будет покончено. Подойдет военный корабль, и мы отправимся маршем в клетки для пленных, и это будет концом мечты о свободе. Оставалась последняя надежда. Цилиндры сжатого воздуха были еще полны. Манометры показывали 205 килограммов. Лодка может подняться над скалой, если мы внезапно откроем продувочные клапаны и пустим сжатый воздух через баки погружения и под килем. Итак, мы открыли клапаны на дне, закрыли наверху, лихорадочно надеясь снова оказаться на плаву. Сжатый воздух зашипел во всех баках. Двигатели заревели на самой пронзительной ноте. Полный назад! Никто не заметил опасных красных стрелок на циферблатах приборов. Тс, кто стоял на мостике, понимали, насколько велико напряжение. Вся лодка тряслась. Полный на правый борт! Полный на левый! Наконец она шевельнулась, начала двигаться назад, и, слава богу, нос опустился.
Мы легли на киль. Штурман проложил курс. Он вел прямо назад. Сначала медленно, потом постепенно увеличивая скорость, мы двинулись прочь — как раз в тот момент, когда береговая линия стала выступать из тумана. Мы смогли еще разглядеть, что наши товарищи посылают нам прощальный привет:
— Счастливого пути. Если нас схватят, мы скажем, что подлодка подорвалась на мине и только мы остались в живых.
Затем, к нашему удивлению, раздался короткий залп, как будто стреляла береговая батарея. Аварийное погружение! Мы, преисполненные благодарности, погрузились до самого дна.
Глава 13
ШЕСТЬДЕСЯТ ДНЕЙ ПОД ВОДОЙ
Моральный дух команды был достаточно высок. Среди нас царило полное единство, и наше решение своевременно внесено в вахтенный журнал. Каждое предложение о движении корабля обсуждалось демократическим способом. «Вы все-таки командир», — говорили мне офицеры, да и рядовые были убеждены, что это справедливо. Мы все работали эффективно, даже несмотря на недостаток рабочих рук. Младшие в машинном отделении хорошо знали свою работу и выполняли ее и без руководства старшин. Как бы случайно они переместились в их кубрик, и теперь у нас хватало места, чтобы даже вытянуть ноги.
Поскольку мы решили идти вокруг Британии, нужно были принять меры предосторожности, потому что все проходы наверняка патрулировались. Союзники не хотели позволить ведущим деятелям рейха ускользнуть из страны и хорошо знали дерзость своих врагов. Оказалось, что мы правы. Море вокруг Британии беспрерывно патрулировалось долгое время после окончания войны.
Неделя прошла в том же напряжении и с чувством неуверенности, но была и существенная разница: нами больше никто не командовал, каждый из нас боролся за собственную свободу. Много дней подряд мы плыли на глубине 25 футов днем и на глубине шнорка ночью, чтобы зарядить батареи. Эта процедура без перископа выматывала нервы. Было еще одно, чего мы никогда не делали раньше: мы все ходили в спасательных костюмах. Пока мы шли со шнорком, я даже разрешил курить в машинном отделении, так как это был единственный способ отвлечься в эти дни непрерывного напряжения. В конце концов, когда подлодка идет со шнорком, она хорошо вентилируется, и дым не страшен. Дизели сами выпускали длинные языки пламени, когда мы открывали боковые клапаны, чтобы проверить давление или скорость сгорания. Так почему мы должны лишаться одного из немногих удовольствий, еще доступных нам?
После 18 дней без отдыха команда дошла до предела: у всех под глазами черные круги, лица бледные и даже зеленоватые от отсутствия дневного света и свежего воздуха. Даже переборки позеленели от влаги. Постоянно плывя под водой, мы не могли избавляться от отбросов, и они скапливались в отвратительном беспорядке, не говоря о запахах, мухах, червях и других гадостях.
Хотя наша команда уменьшилась на 16 человек, пространство все же было сильно ограничено. Кубрик старшин был длиной 12 футов, шириной около 7, высотой 6 футов 3 дюйма, и в нем помещались 12 человек. Мыло закончилось, стирать одежду приходилось соленой водой, она не успевала высыхать, а то, что не стирали, валялось где попало из-за нехватки места в шкафчиках. Время от времени вахтенный спускался вниз и говорил, что он должен немного вздремнуть. Другие играли в карты. И так продолжалось круглые сутки. Для нас, живущих при искусственном свете, разницы между днем и ночью не существовало. Мы не могли двигаться по лодке без разрешения, чтобы не нарушить дифферент корабля, а взгляду было не на чем остановиться, кроме его унылых пределов.
Наши тела и души как бы находились в заключении. Нечем было заняться, да и не находилось стимула чем-нибудь заниматься, ничто не приносило радости. Мы оказались отрезанными и от природы, и от цивилизации. Однако, как ни страстно желали мы выпустить пар, заорать, поссориться, ударить кого-нибудь, ни один не осмеливался на это, боясь того, что может произойти. Самоконтроль — самое важное для заключенного. Но как долго сохранится он? Мы были только людьми, а жизнь, которую мы вели, казалось, превышала человеческие возможности. Сначала офицеры играли в карты. Время от времени то один, то другой выходил в машинное отделение покурить, чтобы снять напряжение. Постепенно они стали выходить курить все чаще и чаще.
Однажды, когда шнорк был опущен, остановился дизель. Сначала инженер не мог понять причину, но потом обнаружил, что главные соединения истерлись и перегрелись. Честно говоря, это была последняя капля. У нас не было ни перископа, ни знающих специалистов, мы крались под покровом темноты в водах, патрулируемых противником. С единственным двигателем нам понадобится пять часов на перезарядку. «Нет выхода, — подумал я. — В конце концов нас схватят».
