Людвиг Мойзиш - Операция «Цицерон»
– Что вы теперь намерены делать?
– Я буду продолжать искать ее, а если не найду, немедленно сообщу о случившемся в Берлин и поставлю в известность турецкую полицию.
Фон Папен покачал головой.
– С этим пока повремените. Она ещё может появиться. Если мы поставим в известность анкарскую полицию, то это дело может попасть в газеты, а ведь нам не нужны скандалы. Если случится самое худшее и мы должны будем сообщить об этом в полицию, то я сам сначала переговорю с министром иностранных дел.
Я сел в машину и объездил каждый уголок Анкары. Я выискивал всех знакомых Элизабет, о которых только мог вспомнить. Снова и снова я задавал один и тот же вопрос:
– Вы случайно не видели моего секретаря?
Никто не видел ее.
Около полуночи я отправился в гостиницу, где жили те два интернированных немецких летчика, о которых говорилось выше. Турецкий офицер не хотел впускать меня, пока я не представил ему документов, подтверждавших, что я сотрудник германского посольства. Только после этого меня провели в комнату, которую занимали Ганс и Фриц.
Я постучал. Ответа не было. Я постучал сильнее. Кто-то раздраженным голосом спросил меня, что мне надо. Я назвал себя и сказал, что должен поговорить с ними по неотложному делу. Дверь открыл один из летчиков, одетый в пижаму. В противоположном конце комнаты я заметил второго.
– Вы не знаете, где Эльза? Она бесследно исчезла.
– Почему я должен знать, где она? Я не видел её несколько дней. Во всяком случае, здесь её нет, в чем вы сами можете убедиться.
Насмешливо улыбаясь, он распахнул дверь настежь и демонстративно отошел в сторону, чтобы я мог видеть всю комнату.
– Как вы думаете, где она может быть?
Спрашивая это, я посмотрел ему прямо в глаза. Он опустил их, избегая моего взгляда. В нем было что-то очень неприятное, когда он стоял, вертя дверную ручку. Мой вопрос, очевидно, застал его врасплох, но скоро он снова стал угрюмо-спокойным.
– Я только что сказал вам. Я не видел вашего секретаря вот уже целую неделю. Вы не верите мне?
Несколько дней назад этот человек раболепно просил меня дать ему какую-нибудь работу. Теперь в нем не было и следа прежней униженности. Подчеркивая каждое слово, летчик сказал, что он и его друг устали и теперь ложатся спать. Ни слова не говоря, я повернулся и вышел. Дверь с шумом захлопнулась за мной, и я услышал, как в замке повернулся ключ.
Что мне оставалось теперь делать?
Я позвонил в наше консульство в Стамбуле и попросил встретить поезд, который должен был прибыть туда из Анкары на следующее утро. Я дал им точное описание Элизабет. Может быть, она все же была в этом поезде, но по какой-то неведомой причине решила спрятаться от меня. В самом деле, её поступка ничем нельзя было объяснить.
В полночь из Анкары отправился следующий поезд. Он направлялся не в Стамбул, а в Адану. Я тщательно осмотрел этот поезд, заглянув в каждое купе. Не было никаких следов Элизабет. Затем мне пришло в голову, что, может быть, – при условии, что она ещё жива, – она выехала из Анкары на автомобиле и сядет на этот поезд на первой остановке, которая находилась на расстоянии десяти километров от Анкары. Это было очень мало вероятно, но я уже дошел до предела.
Я вскочил в свою машину и, несмотря на темноту, бешено помчался вперед, стараясь догнать этот поезд. На станцию я приехал за минуту до его прихода. Но ни один человек не сел в поезд.
В ту ночь я уже больше ничего не мог сделать. Я сидел дома и думал. Где бы она могла быть? Неужели Элизабет выбрала тот же путь, что и стамбульские дезертиры? Тогда мне грозят большие неприятности, возможно, даже смерть и уж во всяком случае концентрационный лагерь.
Но она не могла, конечно, выбрать такой путь. В конце концов, она принадлежит к одной из лучших семей Германии; её отец вполне достойный человек, профессиональный дипломат. Нет, я не мог поверить этому.
Возможно, она попала в какую-нибудь катастрофу. Утром надо было все это выяснить. Но как же её вещи? Ведь она взяла с собой все свои вещи (не могла же она, конечно, пытаться добраться с ними до Будапешта самолетом), а это должно было означать, что она не собиралась возвращаться назад. Поэтому как я ни старался, я не мог выбросить из головы мысль о её дезертирстве.
Ранним утром моя жена нашла меня спящим в кресле. Она никогда не спрашивала меня ни о чем, связанном с моей службой, и за это я был очень благодарен ей. Но она видела, что я чем-то сильно удручен.
На следующий день в восемь часов утра я снова отправился в дом, где жила Элизабет. Измученный, полный тяжелых предчувствий, я медленно поднимался по лестнице. Я так сильно задумался, что прошел на один этаж выше, чем следовало, и позвонил, не посмотрев на дверь. Никакого ответа. Я позвонил снова. Дверь отворила полная, пожилая женщина. Она сказала мне, что господина нет дома.
– Какого господина? – спросил я.
Тут только я заметил карточку, прибитую к двери. Квартира принадлежала младшему секретарю английского посольства. Это показалось мне неприятным предзнаменованием.
Спускаясь на этаж ниже, я чувствовал себя совершенно разбитым. На этот раз я позвонил в нужную мне квартиру, но узнал лишь, что Элизабет не вернулась.
Позже я позвонил старшему чиновнику турецкого министерства иностранных дел, который уже должен был быть у себя. Он был дружески расположен ко мне, и я очень хорошо знал его. Я попросил тотчас же принять меня по очень срочному делу.
Сидя в его комфортабельном кабинете, я рассказал ему об исчезновении Элизабет и спросил, не помогут ли мне турецкие власти найти пропавшую девушку, сделав это очень осторожно. Фон Папен, добавил я, очень беспокоится о том, чтобы это дело не попало в газеты. Прежде чем ответить, он немного подумал, а потом сказал:
– Вряд ли это несчастный случай или самоубийство – сейчас я уже знал бы о нем. Боюсь, гораздо более вероятно, что ваш секретарь последовала примеру немецких дезертиров в Стамбуле. По сути дела, едва ли можно в этом сомневаться.
Провожая меня до двери, он добавил:
– Ради вас мне хочется надеяться, что я ошибаюсь.
Вернувшись к себе в отдел, я увидел ответ из Стамбула. Из консульства послали надежного человека встретить поезд, но в нем не оказалось никого, кто хоть сколько-нибудь подходил под описание Элизабет.
Теперь у меня не было выбора. Я должен был сообщить о случившемся в Берлин. Никогда ещё я не испытывал таких трудностей при составлении доклада. В нем я писал, что Элизабет бесследно исчезла и что пока нельзя установить, самоубийство ли это или несчастный случай, но что существует вероятность её дезертирства к англичанам.
