Борис Маркус - МОСКОВСКИЕ КАРТИНКИ
— Они приехали из других мест. У них нет дома, нет мам и пап, — отвечает моя мама, прижимая меня к себе, как будто оберегая от чего-то.
— А почему нет дома, нет мам? — задаю я новый вопрос.
— Голод там, Боря, голод. Родители, наверное умерли. Никого и ничего у них не осталось. Вот и приехали в Москву.
— А где это голод, в каком городе? — не унимаюсь я.
— Ой, не спрашивай, Боря, повсюду он, повсюду. Помирает народ, ребятишки остаются и бегут с тех мест.
— Значит, они были такие же, как все, хорошие были?
— Были, были. А теперь видишь какими стали. Воришками, хулиганами.
— А почему у нас нет голода?
— А мы Москва, Боря, в Москве всегда лучше, чем в других местах.
— Мама, а можно что-нибудь сделать, чтобы не было голода, чтобы не было беспризорников?
— Наверное, можно, только не просто все это, Боря, — тихо отвечает мама и тяжело вздыхает.
Стою в своей шубке, держу мамину руку и смотрю на стайку таких же мальчишек, или чуть постарше меня, и мне не то что страшно, мне любопытно становится. А кто-нибудь думает, как это сделать, чтобы во всем мире не было ни голода, ни беспризорных без мам, без пап.
А дома на мой новый вопрос мама сказала, что даже есть специальная комиссия, которая занимается такими бездомными ребятами. Называется она "Деткомиссия при ВЦИКе". И возглавляет ее сам Феликс Дзержинский, самый главный чекист. Ему сам Ленин поручил заняться такими ребятами. Я облегченно вздыхаю, ну уж если сам Дзержинский, то дело будет сделано. Дзержинский все может.
Китайские прачечные
В нашем доме на Кудринской площади в первом этаже размещалось много разных магазинов и мастерских. За углом со стороны Поварской размещалась прачечная. Казалось бы, что тут особенного. И теперь повсюду прачечные есть. Только теперь где-то работают большие фабрики-прачечные, а по городу разбросаны приемные пункты. А тогда у нас в доме была прачечная, где и принимали белье, чтобы его выстирать, выгладить и выдать на руки. Все в одном месте — и прием, и работа, и выдача. Из окон, выходящих в наш двор, всегда сквозь неплотно закрытые окна шел пар.
Работали в прачечной китайцы. Самые настоящие. Смуглые, скуластые, с раскосыми глазами. Только вот без кос и без круглых конусообразных шапок, как их рисуют на картинках. И очень веселые. Совсем не страшные. С нами, ребятишками, все время говорили, улыбаясь. У меня даже создалось впечатление, что они даже в печальные минуты тоже улыбаются. Просто у них свойство такое. Иногда они нам, ребятишкам, даже леденцы на длинных палочках давали. Красные, очень сладкие. Однако, мама запрещала мне брать их. А жаль. Другие ребята брали, а я завидовал.
Стирали и гладили китайцы превосходно. Мама говорила, что так она не может, как бы ни старалась. Помещение у них было очень чистое. Стены белыми изразцами, как печи голландские, покрыты. И все у них аккуратно было. Думаю, что иначе бы им и не доверяли бы свое белье хозяйки.
В городе я видел много таких китайских прачечных. А потом как-то вдруг они все исчезли. Пришлось возить грязное белье в стирку очень далеко в фабрику-прачечную, где примерно за ту же цену стирали значительно дольше и, к сожалению, хуже. Но ничего поделать было уже нельзя. Приходилось пользоваться фабрикой-прачечной, что поделаешь?
А куда все-таки исчезли наши китайцы?
Общественные уборные
На центральных бульварах, да и на некоторых площадях можно было встретить необычное сооружение. Большой металлический пустотелый цилиндр, поднятый на трубчатые ножки, примерно, на полметра от земли. Выкрашен он был в неприятно желто-зеленый цвет. С одной стороны был разрыв, который был заслонен дугообразной стенкой, тоже установленной на ножки. Внутри этого цилиндра помещались канализационные устройства. Все это произведение называлось "писсуаром", и поэтому вслух произносить мне это слово не нравилось, хотя оно, вроде бы даже французское. Я задумывался, зачем весь цилиндр поднят на ножки. Потом понял; надо было видеть со стороны, есть там люди, или нет. Это на всякий случай, чтоб чего-нибудь не случилось. Хулиганства какого-нибудь. Или еще чего.
Да и вентиляция более или менее обеспечивалась. И грязь легче убирать. Потом эти бульварные писсуары исчезли: на Садовом кольце вместе с бульварами, а в остальных местах заменялись новыми общественными уборными в первых или подвальных этажах домов, а то и просто под землей.
Вряд ли кто-нибудь из людей поколений, следующих за моим, помнят эти бульварные сооружения. Не сказал бы, что они красили город.
Водозаборные колонки
Подумать только, буквально в центре города до середины двадцатых го[?]дов, а пожалуй, и позже, сохранялись водозаборные колонки. Водопровод[?]ными сетями, входящими в дома и в квартиры, город еще не мог обеспечить население. Не говорю об окраинах. Там были не только колонки, но даже и простые колодцы, А вот центре, около Садового кольца, внутри Камер-Кол[?]лежского вала можно было увидеть на каком-нибудь углу у перекрестка не[?]обычную очередь. Стоят люди с ведрами, бидонами. У некоторых даже коро[?]мысла имеются, чтобы сразу два ведра понести. На углу стоит чугунная ко[?]лонка. Простым поворотом рукоятки немного вниз можно получить струю воды. У крана имеется крючок, чтобы удержать ведро. Струя мощная, ведро наполняется быстро. Хотя встречались и немощные колонки, из которых струйка еле-еле тянулась.
И вот стоят люди по несколько раз в день, чтобы обеспечить семью водой. Стоят летом, стоят зимой, стоят весной и осенью. Стоят в мороз, стоят в жару. Даже под дождем стоят. Вода семье нужна. От этого не уйдешь.
От нашего дома на Кудринке такие улицы с колонками были совсем неда[?]леко — на Пресне, к Шеленихе. Ближе всего была, пожалуй, улица Заморенова.
Тихая, утопающая в зелени, обстроенная особнячками и небольшими доми[?]ками с мезонинами, такая спокойная, мирная. Водопровод прямо тут на углах в колонках. Помню, особенно грустно было наблюдать это зимой, когда все вокруг обледенело, когда вокруг колонки огромные наледи, и идти с ведрами было даже опасно. Неровен час, поскользнется. И в весеннюю или осеннюю распутицу тоже не очень-то приятно ходить по воду. Но приходилось. А как же иначе!
