Аркадий Сахнин - Не поле перейти
- Мы посидим у тебя, Витя. Хорошо?
Верочке девять лет. На вид ей лет пять. Ее отец - красный командир погиб на фронте. Она никогда его не видела. Она видела, как махновцы убили ее мать. С тех пор она болеет. Никто не может определить, чем она больна. Верочка живет в одной комнате с поварихой и почти все время лежит в постели. У нее маленькое, бледное личико и очень большие черные глаза. Они будто не ее. Совсем взрослые. В них всегда удивление и упрек. Заведующий детдомом как-то сказал: "Когда смотришь ей в глаза, чувствуешь себя виноватым".
Елена Евгеньевна опустилась на табуретку напротив Витьки, который сидел на топчане, привлекла к себе девочку и сказала:
- Верочка все просится во двор, а доктор не велит. Но там сейчас и неинтересно. Вот и Витя не выходил сегодня. - Она помолчала немного, потом спросила: -Ты ведь сегодня дома сидел, Витя? Или выходил?
Как-то странно она говорит. Очень настороженно, медленно, глядя ему в глаза. Он не мог выдержать этого взгляда и не знал, что сказать. Она ждала. Он ответил:
- Нет.
- Вот видишь, Верочка, Витя сегодня тоже не выходил.
Витька смотрел исподлобья и злился. Может быть, поэтому Верочка сказала:
- Я пойду домой.
Она ушла. Елена Евгеньевна молчала. Витька тоже молчал. То, о чем он думал, говорить было нельзя. Он думал: "Вот навязалась на мою голову".
- Мне очень жаль Верочку, - заговорила она. - Сегодня доктор разрешил ей выходить во двор. Но уже сыро, а у нее нет ботинок...
Витька перестал дышать.
- Кто-то забрал из кладовки всю обувь. Мы решили каждую пару выдавать на двоих, а Верочке - одной. Ни у кого больше нет такой маленькой ноги. Заведующий специально для нее доставал. Это было очень трудно... Напрасно я ей сказала об этом. Теперь она все время просит ботиночки. Просит хоть показать ей...
Витька искал, к чему бы придраться, чтобы нагрубить ей и чтобы она уходила отсюда ко всем чертям.
Как раз в это время начали бить в рельс - значит, окончился "мертвый час".
- Я пойду, Витя, - сказала она. - У тебя уже совсем прошла голова?
- Угу, - буркнул Витька.
После "мертвого часа" надо было идти в столярку.
Он не пошел. Он долго сидел на топчане и мысленно ругал Елену Евгеньевну. Потом незаметно пробрался в кустарник, разыскал среди грубых солдатских ботинок маленькую пару, подержал ее в руках, рассматривая со всех сторон, и бросил обратно в мешок, обернулся по сторонам и побежал прямо в столярку. Его ртругали за опоздание, но потом похвалили, потому что работал он очень усердно до самого ужина.
И здесь, за работой, твердо решил, что делать дальше.
За несколько минут до отбоя он выйдет через главный вход, отнесет мешок к высокому дереву у ограды и пусть Нэпман делает с ним, что хочет. А ботинки Верочки заберет и подкинет под ее дверь. Нэпман ничего не узнает. Подумает, так было...
За несколько минут до отбоя, когда дверь еще не была заперта, но почти все находились уже в кельях, а воспитатели - в канцелярии, Витька пробрался в кустарник и вынул маленькие ботинки. Они лежали сверху. Потом вытащил мешок, ко ему мешали Верочкины ботинки. Он опять положил их на место, взвалил мешок на плечи и, уже не думая больше, смело пошел к главному входу, не таясь, не прячась, не пригибаясь.
Он едва успел проскочить в дверь, как раздался сигнал отбоя. В коридорах никого не было. Еще издали увидел на кладовке замок. Не останавливаясь, прошел мимо и у комнаты Елены Евгеньевны положил свою ношу.
По дороге в келью натолкнулся на группу воспитателей.
- Уже был отбой, Витя, - сказала Елена Евгеньевна.
- Зайдите в свою комнату, - грубо оборвал ее Витька и побежал, не желая давать объяснений.
Не раздеваясь, лег и стал думать, что сказать Нэпману. Не лежалось, не думалось. Он встал. И тут вошла Елена Евгеньевна. Она молча прижала Витькину голову к груди, поцеловала в висок и не оторвала губ, а так и осталась стоять, склонившись к нему, гладя его худые лопатки и перебирая губами волосики на виске. И Витька прижался к ней, боясь, чтобы она не отошла и не увидела его слез.
...Не дождавшись Витьки и не найдя мешка, Нэпман пошел в город. Берегись, Витька, спуску теперь не будет.
Нэпман пил больше обычного, щедро угощал официантов и всех, кто подходил к столику.
Денег не хватило. Ему поверили. Знали, что на следующий день принесет.
Идти в детдом не было смысла. Все равно надо возвращаться в город доставать деньги. Ночевал в какой-то хибарке на окраине, у скупщика краденого.
Рано утром пошел на рынок. Здесь, между возами, ударили чем-то тяжелым по голове, когда полез в чужой, туго набитый карман. Он зашатался, но не упал.
Навалилась ватага спекулянтов и кулаков, мелькнули перед глазами двое из тех, кого так щедро вчера угощал. А потом уже ничего не видели глаза, заплывшие кровью.
Били не по законам "темной", не по справедливости. Били кулаками, как оглоблями, били ногами в низ живота и под ребра, чтобы не осталось следов. Били, когда обессиленные руки перестали прикрывать голову, когда рухнуло на землю тело.
Резкий свисток остановил одурманенную погань.
По дороге в больницу он скончался.
Его хоронили на монастырском кладбище. Он лежал в гробу в серой детдомовской рубахе. И не потому, что его модный костюм был изорван и окровавлен.
Он лежал в простой детдомовской одежде, потому что никакой он не нэпман, а такой же детдомовец, бывший беспризорник, как и те, что шли за гробом.
Теперь это видели и понимали все.
ПЕРВЫЙ РЕЙС
Владимир Чеботарев окончил училище, получив звание паровозного слесаря пятого разряда. Начав самостоятельную работу в депо, он не дал себе ни одного дня отдыха от занятий. Несколько месяцев проработал слесарем и решил, наконец, что пора сдавать экзамены на звание помощника машиниста.
Обычно перед экзаменами люди волнуются, в каком бы возрасте они ни были. Волнуются школьники, студенты, аспиранты, доктора. Волновался и Володя.
Но не только потому, что боялся провалиться. Он знал:
убеленные сединами машинисты-наставники, специалисты по тормозам, правилам, законам не любят слишком юного паровозника. Они прямо говорят: для того чтобы быть помощником машиниста, надо иметь волю, жизненный опыт, большую физическую силу.
А где взять их в восемнадцать лет? И если юноша не в совершенстве постиг программу, пусть лучше не ходит на экзамен.
Испытание Володя выдержал. Экзаменаторы давно уже перешли за границы программы: уже задавались вопросы, на которые не всякий машинист ответит, но каждый раз следовал четкий и ясный ответ.
- Вот тебе и пикетный столбик! - сказал, улыбаясь, машинист-наставник. - Ну что ж, пусть ездит!
На этом опрос прекратился.
