Франсуа де Жоффр - Нормандия — Неман
Снова отвратительная погода не позволяет совершать полеты, но для сухопутных войск она не страшна. Красная Армия, прорвав линию фронта, устремляется в образовавшуюся брешь.
А мы возвращаемся в Антоново. Кто обретает свое прежнее место в общежитии, а кто и свой чердак. Усиленно говорят о скором наступлении в Восточной Пруссии, и те из летчиков, которые уже имели разрешение на отпуск, чтобы провести его в Париже или в Лондоне, заявляют командиру полка о своем желании отложить отъезд. Они слишком долго ожидали финала, чтобы рисковать не побывать на нем.
16 октября в десять часов тридцать минут утра снова началось то, что мы уже однажды пережили под Витебском и Оршей, но артиллерийская подготовка на этот раз длилась несколько меньше. Вслушиваясь в грохот орудий, мой друг Ирибарн предсказывал нам, что ближайшие дни будут заполнены грандиозными битвами и большими победами. Сам он едва уцелел во время сопровождения вместе с Казаневым бомбардировщика Пе-2, производившего фотосъемку. На глазах Ирибарна были сбиты и Пе-2 и его напарник Казанев. Казанев — блестящий летчик-истребитель, участвовавший еще в кампании 1940 года, — в этот день, 16 октября, был занесен в описки пропавших без вести. Ирибарну, раненному в этом бою, удалось посадить истребитель на «брюхо». Но ни мертвые, которых мы оставляли позади себя, ни опасности, которые грозили нам впереди, не могли остановить нашего порыва. У всех было такое чувство, будто они бросаются в последний бой. В 14 часов 3-я эскадрилья совершила боевой вылет и, сбив одного «мессера» и одного «фокке-вульфа», положила начало особенно славным дням в истории «Нормандии». Семь дней мы вели непрерывные воздушные бои. Не проходило и десяти минут после вылета, как в воздухе уже завязывалась схватка. Теперь все летчики полка открыли свой боевой счет. Число побед быстро росло. Цифры говорят сами за себя. 16 октября полк, совершив 100 вылетов, уничтожил около 30 вражеских самолетов, не потеряв ни одного своего! Это неслыханный успех. 17 октября «Нормандия» совершила 109 вылетов и уничтожила 12 самолетов врага.
В этот же день в самый разгар наступления к нам присоединяются новые летчики, прибывшие из Москвы. Это Гидо, Углов, Анри, Ревершон, Блетон, Пикено и Монж. В честь их прибытия был устроен неплохой прием. 12 побед за один день — эта цифра сразу дала им точное представление о размахе и ожесточенности воздушных боев, в которых участвовали летчики «Нормандии».
На следующий день повторяется то же самое. В воздух поднимаемся через пять секунд после сигнала, пикируем, делаем виражи. И вот черный крест «мессера» уже в перекрестии прицела. Палец нажимает гашетку. К вражеской машине тянутся нити трассирующих пуль и снарядов… Взрыв… Дым… Вражеского самолета больше не существует. Взбудораженное сердце, работающее с максимальной нагрузкой, постепенно успокаивается… «Замедленная бочка» над посадочной полосой… Приземление… Осмотр машины механиком… Чашка чаю… Сигарета… И новый вылет! Рывок к черному горизонту! Снова стиснутые зубы, снова напряглись мускулы. Так проходят наши боевые будни.
18 октября сбито 12 самолетов, в том числе пять «хейнкелей». Одного из них сбил я. 20 октября совершен 71 вылет, 11 вражеских самолетов записано в наш актив. В целом за четыре дня наступления мы вывели из строя более 70 немецких самолетов. В этот день подбили нашего смельчака Эмоне. Его нашли потом в тяжелом состояния: он сломал ногу при неудачном прыжке с парашютом. Эмоне с одним раненым советским летчиком продолжительное время скрывались в воронке от снаряда. Их вывез с поля боя русский танкист. Но танк сам попал в окружение и с трудом пробился к своим.
Битва достигает огромного накала, Немцы сражаются с дикой яростью. Они защищают каждый метр земли и оставляют трупы под каждым забором, под каждым кустом, в любой канаве. Каждый дом превращен в крепость. Каждая яма — пулеметное гнездо. Каждая полянка минирована. Надо преодолеть шесть линий немецкой обороны, за которыми шестнадцатилетние юнцы ждут русские танки, пытаясь расстреливать их в упор своими знаменитыми фаустпатронами. Красная Армия продвигается вперед медленно, и ценой значительных потерь ей приходится сдерживать яростные контратаки немцев.
Ночью грохот боя, который доносится с передовой, настолько силен, что мешает нам заснуть. Все горит… На двадцать километров видно огромное зарево. Горизонт почернел, небо затянуто плотной темно-серой тучей дыма. Ветер гонит дым на нас. Вокруг аэродрома, в радиусе тридцати километров, все в зареве пожаров. Но даже в центре этого пекла, этого неистовства, этой чудовищной эпопеи мы находим, тем не менее, силы шутить, когда собираемся в нашей столовой. Вот Альбер — наш ас, — побагровевший от гнева, врывается в столовую, страшно ругаясь.
— Что с вами произошло, Альбер? — спрашивает Пуйяд.
— Это невероятно, мой командир! Когда я возвращался уже в родные пенаты, какой-то русский истребитель прицепился ко мне. Я заплатил за это удовольствие двадцатью минутами ожесточеннейшего боя!
— Невероятно!
— О чем я вам и говорю! И каждый раз, едва мне удавалось отцепиться от него, как он снова пристраивался мне в хвост… Надо сказать, целился он довольно точно. Я чувствовал, как его пули щекотали мне пятки! Хорошо, что я уже полностью освоился с моим «яком» и ускользнул от него.
— Перестаньте, Альбер, — утихомиривает его Пуйяд. — Старый вояка, такой, как вы, должен уметь сохранять спокойствие. Хорошо, что этот летчик напал на такого летчика, как вы. Для другого эта история могла бы окончиться намного печальнее.
Наш праздник еще не закончился! 22 октября было сбито 13 «фокке-вульфов». 23 октября — 8 «фокке-вульфов» и один «мессершмитт». Вылеты не прекращаются. Но физическое состояние летчиков оставляет желать лучшего.
Нас отмечают в приказе Верховного Главнокомандующего за наши сто побед за семь дней. Я также вношу свою долю: три победы — Юнкерс-88, Хейнкель-126 и Мессершмитт-109.
Стефа меня покинула. Она переехала в Каунас. Для нее было достаточно этих непрестанных взлетов и этого гудения моторов, которое постоянно наполняло небо над Антонове. Я не успеваю как следует оплакать наш чердак — бедное, но прелестное пристанище для сердца, измученного в этом круговороте, — как мы перебазируемся в Штирки, деревушку на границе, наполовину польскую, наполовину литовскую. Место здесь мрачное. Воздух смердит трупами и порохом. Мины окружают дома. Мы не осмеливаемся сделать лишнего шага.
27 октября подбивают Кюффо, пилотировавшего самолет командира полка. Кюффо спасается, выпрыгнув с парашютом. Пуйяд с самым мрачным видом сообщает об этом. Не удивительно, что обыкновенный серийный самолет может стать такой близкой и дорогой вещью: ведь очень часто от самолета зависит наша жизнь.
