Григорий Ревзин - Риэго
Однако эта игра в прятки затягивалась и начинала выводить из себя нетерпеливого от природы Риэго. Он уже готов был махнуть рукой на данное ему поручение и направиться в Кадис, в свой полк.
Как-то, возвращаясь к себе в заезжий двор близ Площади Быков, Риэго подошел к уличной шоколаднице. Он бросил на поднос десять мараведов и с раздражением подумал, что выданные ему подъемные приходят к концу: слишком долго задержался он в Мадриде.
Протягивая чашку с ароматным напитком, женщина прошептала:
— Дон Рафаэль, вас ждут сегодня вечером.
Риэго посмотрел ей пристально в глаза. Неужели это от «них»? Но ведь он мог и не подойти к этой шоколаднице… Возможно ли такое совпадение? Нет, это просто мистификация…
— Где?
— Камино-Альто, за Толедским мостом.
Один из французских адресов!..
Предстояло пересечь весь город, а солнце уже склонялось к закату. Забыв на радостях всякую осторожность, Риэго пошел прямо к мосту.
Через час он уже шагал вдоль набережной Мансанареса рядом с доверенным лицом мадридской ложи.
— Возьмите меня под руку. Понимаете — вы поддерживаете… Ну, скажем, вашего чахоточного брата… или, лучше, дядю.
Рафаэль косится на своего спутника. Исхудалое лицо, запавшие глаза. Тяжело опирается на палку… Но эта крепкая рука с тугими, стальными мускулами говорит о богатырском здоровье. И снова он изумляется ловкости мадридцев.
— Я слушаю вас, дон Рафаэль.
Риэго передает предложения парижан:
— Французские братья надеются, что мы начнем восстание с севера. Тогда они смогут протянуть нам руку помощи через Пиренеи. Мы получим не только оружие, но и добровольцев. Готов к действию и Мина. По первому зову он перейдет горы и поднимет Наварру и весь север Испании.
— Нет, никакой помощи людьми из Франции! Это только погубило бы наше дело. Во французах народ все еще видит врагов.
— Да, но оружие? Я должен вам сообщить, что французские ложи завербовали у себя капитанов, готовых на риск. Они подойдут с грузом оружия к любой точке испанского берега.
— Брат Риэго, запомните: восстание, которое мы подготовляем, ни в чем не будет походить на герилью. Подымутся не крестьяне, а регулярные воинские части. Зачем же еще оружие? Нет, принять мы можем только деньги. Впрочем, я передам предложения на суд Великого Востока.
— Ну, а Мина?
— Мина выпадает из игры.
Риэго в недоумении остановился:
— Как? Этого я не могу понять!
— Не оставляйте моей руки, брат Риэго. Вот так, прекрасно… А теперь я объясню вам. Всякая попытка восстания на севере обречена сейчас на провал. Мы еще очень слабы в гарнизонах Наварры, Бискайи и Арагона. Начнет, и очень скоро, юг — Валенсия, Корунья либо Кадис. Мы рассчитываем и на экспедиционную армию. Когда вы отправляетесь туда?
— Я буду в Кадисе в ближайшие дни.
— Вы получите инструкции Великого Востока. Завтра в полдень за вами придут. А теперь нам, пожалуй, лучше расстаться.
Старый масон согнулся, заковылял, опираясь на палку.
* * *Впереди шел мурсиец с большим медным кувшином на плече.
— Агва фреска! Агва фреска![23] — оглашал он округу певучим баритоном.
Рафаэль следовал за ним.
Причудливые петли водоноса привели к старой, тесной улице в самом центре Мадрида.
Как только Риэго вступил в ее затененную щель, со всех сторон на него устремились испытующие взоры. Улица была, видно, под строгим наблюдением стражей ложи — нищих, уличных торговцев и брадобреев.
Мурсиец довел Риэго до порога дома, укрытого в глубине сада. Дверь приоткрылась и впустила гостя в прихожую. Привратник ложи протянул маску и темный плащ.
В зале, где находилось около двадцати человек, «работа» уже началась.
Сев на скамью, Рафаэль стал присматриваться к собравшимся. Все были в плащах и масках. К удивлению своему, он не видел ни передников, ни молотков. Не было и алтаря. Впереди скамей стоял высокий стол, род кафедры.
Грузный человек на кафедре только что начал свою речь:
— Я не могу говорить красно. Расскажу вам о том; что думает барселонское купечество, почему оно негодует на теперешние порядки. Много пришлось мне слышать жалоб с разных сторон, от крестьян и от землевладельцев, на бедствия и разорение из-за долгой войны. Скажу вам прямо: мы, купцы, на войну не жалуемся. Война нас обогатила.
Но беда наша в том, что Желанный пляшет под дудку советников, разрушающих основу нашего благосостояния. На нас сыплются один за другим всякие декреты, правила, разъяснения. Все они говорят об одном: приказывают развязывать кошелек. Королевские интенданты, взимающие налоги, — да они хуже разбойников с большой дороги. А откупщики? Подумать только, что вино, которое выжато в пяти лигах от Барселоны и привезено на барселонский рынок мимо городской таможни, этого кровопийцы-откупщика, считается контрабандой! Я. спрашиваю вас: слыханное ли дело подобные правила в наш просвещенный век?
Далее посудите, какой может быть порядок в финансах, когда в государственное казначейство поступают деньги только для оплаты королевской гвардии. А все остальные доходы текут в дворцовый сундук! В чем же разница между королевским правительством и грабившим нас маршалом Сультом?
Правительство всюду ищет доходов и выколачивает их любыми способами. А на что уходят эти кровные наши деньги? Все пожирают королевские любимчики, жадность которых может иссушить океан золота!
Купечество Барселоны, как и торговцы и промышленники всей Испании, жаждет разумных порядков, контроля над государственной казной и свободной торговой деятельности. Купечеству не по пути с тиранией. Я заверяю вас, братья, что дело освобождения имеет в нас надежных союзников! — заключил свою речь барселонец.
Магистр ложи пригласил на кафедру «ученого доктора из Саламанки».
— Я хочу сказать братьям, — начал тот, — что мы найдем для нашего правого дела верных помощников среди студентов Испании. Стены семнадцати наших университетов еле вмещают пятьдесят тысяч учащихся. Но головы всей этой молодежи набивают средневековой казуистикой. У нас в Саламанке, по требованию инквизиции, до сих пор заставляют Солнце вращаться вокруг Земли!
А как живут наши школяры? Краска стыда заливает мое лицо, когда я поздней ночью вижу, как студенты за жалкий реал распевают на пустой желудок под окнами тщеславных сеньорит, заступая место влюбленных гидальго. В погоне за ломтем хлеба многие выполняют самые унизительные работы, от каких откажется даже последний гитано[24]: они ловят на собственные икры пиявок в болотах, очищают от клещей мулов, нанимаются в любовники к старухам…
