Е. Бурденков - Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова
Слова Мячина тут же подтвердили Чудинов и Гр. Зенцов. В общем, версия Быкова о том, будто поездка в Миньяр была всего лишь маневром, а на деле Мячин хотел увезти царя во Владивосток и там передать англичанам, беспочвенна. Но даже если предположить обратное, такое предприятие было фактически невыполнимо. Во-первых, в ходе поездки через всю Сибирь местные рабочие рано или поздно их бы перехватили (Мячин не мог этого не предвидеть и если бы действительно замышлял сдать Николая англичанам, из Тобольска отправился бы на лошадях в сторону Ледовитого океана, по малонаселенным местам). Во-вторых, с Мячиным ехал отряд отборных южноуральских боевиков, и попытайся он похитить царя, он был бы немедленно арестован, а потом, пожалуй что, и расстрелян. В общем, если допускать измену Мячина, то в ней же следует заподозрить и уфимских и миньярских рабочих-большевиков, что немыслимо и для них оскорбительно. Каких-либо оснований возводить на них такой чудовищный поклеп у Быкова, очевидно, нет.
Эти сведения Мячина позднее дополнил и уточнил Михаил Иванович Ефремов – член партии с 1905 года, в 1905–1910 годах один из руководителей уфимской боевой организации, затем бессрочный каторжанин. Я с ним встретился в августе 1951 года в одном из санаториев Сочи. В начале 1918 года Ефремов, как председатель Екатеринбургской губЧека, был хорошо осведомлен об обстоятельствах перевозки царской семьи. Оказалось, что прежде, чем явиться к нам в Уфу Мячин приезжал в Екатеринбург для предварительных переговоров в губкоме и губЧека. Мандат за подписью Свердлова он предъявлял и там. Посадив Романовых в Тюмени в поезд (Ефремов, вероятно, по ошибке, утверждал, что вся царская семья на тот момент была уже в сборе), Мячин получил сообщение, будто на них в пути готовится самосуд. А так как Мячин, в соответствии с мандатом, отвечал за них головой, он решил не рисковать и отправился в Омск. Не доехав до Омска одну станцию, он сел на прямой провод со Свердловым, от которого получил указание все-таки везти подконвойных в Екатеринбург, что Мячин и сделал. Пока шли эти телеграфные переговоры, к Мячину прибыл чекист Авдеев[102] – помощник Ефремова по Красной гвардии, посланный Мячину на подмогу. Вот у этого-то Авдеева и создалось впечатление, будто Мячин собрался везти Николая на Дальний Восток[103]. Ефремов утверждал, что об этом Авдеев тут же известил его телеграммой, хотя после эту телеграмму в ЧК затеряли. В результате екатеринбургские власти на какое-то время были дезориентированы.
Чтобы покончить с этим, скажу, что лично я Мячина не любил, не верил ему никогда, о чем и писал. Я уже тогда сомневался, чтобы ВЦИК и ЦК нашей партии поручили ему перевозку Николая II-го. И, по-видимому был прав, потому что, по заявлению Петра Гузакова, не Мячин, а он, Гузаков, как уполномоченный ЦК нашей партии, фактически стоял во главе отряда, перевозившего бывшего царя из Тобольска в Екатеринбург. Мячин выступал лишь официальным представителем ВЦИК и выполнял все указания Гузакова. Это, кстати, мне потом подтвердил и Ефремов.
В заключение несколько слов о расстреле бывшего царя и его семьи в Екатеринбурге. Я всегда сомневался в достоверности рассказов П.З. Ермакова, который утверждал, будто лично производил этот расстрел. Много позже мои сомнения подтвердили и упомянутый М.И. Ефремов, и Ф.Ф. Сыромолотов[104] – старый большевик-подпольщик, который в 1918 году, как член Екатеринбургского губкома и губисполкома, принимал непосредственное участие в решении вопроса о расстреле бывшего царя. В годы Великой Отечественной войны Федор Федорович был эвакуирован в Свердловск. Мы часто встречались – он жил в том же доме, что и я, – как-то заговорили о расстреле царской семьи и он рассказал мне следующее:
«В 1918 году летом в Екатеринбурге было очень тревожно. От Челябинска наступали чехословаки, в районе Перми происходили кулацкие восстания, в самом Екатеринбурге собралось много разной сволочи – князей, попов, переодетых монахов и монахинь. Вся эта братия замышляла освободить бывшего царя с семьей. Ввиду того, что в распоряжении губкома не было достаточных сил для отражения растущей опасности извне и изнутри, надо было эвакуировать бывшего царя в более надежное место. Однако железная дорога была ненадежна, и везти семью царя по ней было опасно. Держать же в описанных условиях тоже было нельзя, и потому губком запросил у ЦК и ВЦИК разрешения на расстрел царя и его семьи в Екатеринбурге. Такое разрешение было получено через Я.М. Свердлова. Постановление о расстреле вынес Екатеринбургский губисполком.
Привести приговор в исполнение поручили председателю губЧека Юровскому, который действовал вместе со своими сотрудниками. П.З. Ермаков непосредственного участия в этом деле не принимал и даже не присутствовал при расстреле. Ему было поручено отвезти трупы в лес, там их сжечь, что он и сделал. Расстреляна была вся семья Романова и четверо их ближайших слуг, всего 11 человек».
О «спасенной» Ольге, старшей дочери бывшего царя, Ефремов рассказал мне следующее. В 1917 году одну уральскую учительницу за убийство своего мужа-прапорщика посадили в тюрьму. За решеткой она сошла с ума и, узнав о расстреле царя, вообразила себя его старшей дочерью Ольгой, «чудесно» спасшейся от смерти. Выйдя из тюрьмы, она так всем и представлялась. Ефремов вызывал ее на беседу и точно установил, кто в действительности эта лже-Ольга. Он же подтвердил, что царскую семью расстрелял его преемник на посту председателя губЧека Юровский, а Ермаков выполнял лишь вторую часть операции – вывозил и сжигал трупы.
На фронтах гражданской войны (1918–1921)
Итак, в середине июля 1918 года мы были перебазированы в Сарапул, где влились во 2-ю армию РККА. В штабе командарма Блохина[105] Андрей Ермолаев был назначен начальником контрразведки, а я стал его заместителем. Обстановка в Сарапуле напоминала уфимскую образца января 1918 года – после черносотенного погрома обыватели были терроризированы выпущенными на свободу уголовниками. Уездный исполком заседал ежедневно, но ничего путного сделать не мог. Почти в открытую действовала банда «братков» – подонков, одетых в матросскую форму, которые «мобилизовали» городских проституток и ими торговали.
Вот в их-то «казарму» мы с Ермолаевым первым делом и направились. Увидели настоящий вертеп – пьяные «братишки» вместе со своими «подругами» орали похабные песни, на столе самогон, кругом пятиэтажная матерщина. Когда мы вошли, Ермолаев скомандовал: «Смирно!». Все притихли. Сзади кто-то крикнул: «А вам что здесь надо? идите к себе в штаб!». Ермолаев потребовал командира, и когда тот явился, записал его имя и приказал на следующее утро явиться в контрразведку со списком «личного состава». На утро этот «начальник», который, как ни странно, действительно оказался матросом, такой список принес, и в тот же день его ватагу передали одному из наших командиров, который формировал полк для ликвидации ижевского восстания[106]. Те из «братков», кто не пожелал служить в Красной армии, продолжали воровать, но уже втихую. Нас они очень боялись и вскоре исчезли из города. Но самых злостных бандитов все-таки пришлось расстрелять.
