Марианна Басина - Петербургская повесть
Для первого номера «Современника» Пушкин приготовил заметку о новом издании «Вечеров на хуторе». «Читатели наши, — писал он, — конечно помнят впечатление, произведенное над ними появлением „Вечеров на хуторе“: все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой. Как изумились мы русской книге, которая заставляла нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина! Мы так были благодарны молодому автору, что охотно простили ему неровность и неправильность его слога, бессвязность и неправдоподобие некоторых рассказов, предоставя сии недостатки на поживу критике. Автор оправдал таковое снисхождение. Он с тех пор непрестанно развивался и совершенствовался. Он издал „Арабески“, где находится его „Невский проспект“, самое полное из его произведений. Вслед за тем явился „Миргород“, где с жадностию все прочли и „Старосветских помещиков“, эту шутливую, трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления, и „Тараса Бульбу“, коего начало достойно Вальтер Скотта. Г-н Гоголь идет еще вперед. Желаем и надеемся иметь часто случай говорить о нем в нашем журнале». К заметке Пушкин сделал примечание: «На днях будет представлена на здешнем Театре его комедия Ревизор».
В Петербурге уже знали, что в Александрийском театре репетируют комедию Гоголя — «Ревизор».
Пять пробных экземпляров «Современника» уже были отпечатаны и прошли цензуру, когда в «Библиотеке для чтения» появились угрозы Сенковского Пушкину. Пушкин обеспокоился. Не за себя, за Гоголя. В оглавлении «Современника» против статьи «О движении журнальной литераторы» стояло имя Гоголя. Пушкин представил себе ход событий: «Современник» выйдет, Сенковский узнает, кто автор статьи, и из кожи вон выпрыгнет, чтобы провалить «Ревизора». Пушкин знал нрав публики: «Никто не станет покупать товара, охуженного в самом газетном объявлении». А уж Сенковский-то приналяжет, чтобы охудить «Ревизора». Угроза «Берегись, неосторожный поэт!» оборачивалась против Гоголя. И Пушкин решился на рискованный шаг: велел перепечатать оглавление журнала, убрать имя Гоголя, переверстать последние страницы и, не давая в цензуру (и так едва отбился), в таком измененном виде отпечатать весь тираж. Если бы кто дознался — беды не миновать. Но дело было сделано, имя Гоголя убрано.
В Ленинградской Публичной библиотеке сохранился один-единственный экземпляр первого тома «Современника», где в оглавлении против статьи «О движении журнальной литературы» стоит имя Гоголя.
«ДАЙТЕ КАКОЙ-НИБУДЬ СЮЖЕТ»
Мысль «Ревизора» принадлежит Пушкину, рассказывал Гоголь. Дело было так. В октябре 1835 года Гоголь писал уехавшему в псковскую деревню Пушкину: «Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или не смешной, но русской чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию. Если ж сего не случится, то у меня пропадет даром время, и я не знаю, что делать тогда с моими обстоятельствами… Сделайте милость, дайте сюжет, духом будет комедия из пяти актов, и клянусь, будет смешнее черта. Ради бога. Ум и желудок мои оба голодают».
Пушкин дал Гоголю сюжет — рассказал не один, а несколько анекдотов. Но все о том же — о мнимом ревизоре.
Городничий. Рисунок, подаренный Гоголю ПушкинымВсе знали страсть Николая I — рассылать тайных ревизоров по всей России, чтобы таким способом выявить злоупотребления. Пушкина самого приняли за тайного ревизора, когда он ездил на Урал собирать материалы для «Истории Пугачева». Ехал он туда через Нижний Новгород, где познакомился с тамошним губернатором. В Оренбурге Пушкин остановился у своего давнего знакомого оренбургского генерал-губернатора Перовского. Как-то они засиделись допоздна. А на следующее утро Пушкина разбудил громовой хохот Перовского. Тот держал в руке письмо и, читая его, помирал со смеху. Письмо было от нижегородского губернатора. Он писал:
«У нас недавно проезжал Пушкин. Я, зная кто он, обласкал его, но, должно признаться, никак не верю, чтобы он разъезжал за документами о Пугачевском бунте; должно быть ему дано тайное поручение собирать сведения о неисправностях. Вы знаете мое к вам расположение; я почел долгом вам посоветовать, чтоб вы были осторожнее».
Пушкин рассказал Гоголю и о похождениях Свиньина в Бессарабии, где тот выдавал себя за важную персону, присланную из Петербурга, и даже брал у колодников прошения. Злые языки говорили, что напуганные молдавские бояре поднесли Свиньину немалый куш да еще богатые шубы. У Пушкина в черновиках есть запись: «Криспин приезжает в губернию на ярмонку — его принимают за… Губернатор честный дурак. — Губернаторша с ним кокетничает — Криспин сватается за дочь».
Рассказов о мнимых ревизорах ходило множество.
После недоконченного «Владимира 3-ей степени» Гоголь не переставал мечтать о комедии с правдой и злостью. Пускай не про Петербург, а про заштатный городишко, куда хоть три года скачи — не доскачешь. Лишь бы собрать в кучу все дурное на Руси и разом посмеяться над всем.
А Петербург там будет. Ведь все идет из Петербурга, из столицы империи. Каков поп, таков и приход. Тамошние взяточники — родные братья столичных. Полицейские держиморды с железными кулаками везде одинаковы. Тот же дух, те же порядки. И в воспоминаниях слуги Хлестакова Осипа будет Петербург: «Ну кто ж спорит, конечно, если пойдет на правду, так житье в Питере лучше всего. Деньги бы только были, а жизнь тонкая и политичная: кеятры, собаки тебе танцуют, и все что хочешь. Разговаривает всё на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: „почтенный!“ На перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер [4] расскажет про лагеря и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони все видишь… Старуха офицерша забредет, горничная иной раз заглянет такая… фу, фу, фу!.. Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а не хочешь заплатить ему, — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет. Одно плохо: иной раз славно наешься, а в другой чуть не лопнешь с голоду». Будет там и про петербургскую литературу, про Сенковского, обиняком. Хлестаков хвастает: «Да, и в журналы помещаю. Моих впрочем много есть сочинений… Все это, что было под именем барона Брамбеуса… все это я написал… Как же, я им всем правлю статьи. Мне Смирдин дает за это сорок тысяч». Будет и про Пушкина. Хлестаков врет: «С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: „Ну что, брат Пушкин?“ — „Да так, брат“ отвечает, бывало, „так, как-то всё…“ Большой оригинал». Будет даже его, Гоголя, адрес. Приятель Хлестакова Тряпичкин живет в доме под номером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо.
