Элеонора Прохницкая - Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична
Последнюю стометровку она бежала почти бегом, так ей не терпелось поделиться этой ошеломляющей новостью!
Действительно, дома это сообщение произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Муж растерянно развел руками:
— Не знаю… не слышал я такого, индивидуальный талон на сапоги! На всех предприятиях разыгрывают… может, вы уже при коммунизме живете в своем клубе…
Он с виноватым видом ушел в маленькую комнату, закрылся там и не выходил весь вечер.
Людочка повисла на шее у матери:
— Мамочка! Ущипни меня! Может, я сплю!.. Ой, я не доживу до вторника!
Надежда Федоровна вытащила заветный талон из носового платка, куда она его бережно, словно новорожденного младенца, завернула в клубе, и положила его за стекло в сервант, в один-единственный хрустальный фужер, подаренный мужу на заводе на его пятидесятилетие.
— Доживем, доживем мы с тобой до вторника! Вот так! Индивидуальный талон! Не то что у некоторых… — Она подошла к двери, за которой находился муж, и нарочито громко сказала: — Тянут одни сапоги на тридцать человек! Теперь доченька обута будет! Не хуже других!
Радостные и возбужденные, они с Людочкой не ложились спать и долго обсуждали на кухне, какие это будут сапоги, какая будет косметика и сколько пар теплых колготок они «возьмут».
— Слушай, дочка! А мы с тобой, пожалуй, и верхнего трикотажа тоже возьмем… А чего? В магазинах полки-то пустые, французская фирма «шаром коти»! Ха-ха-ха! А говорят, еще хуже будет… Так что надо брать все! Не каждый день отоваривание из ГУМа!
— Ой, мамуся! А где же мы столько денег достанем?
— Да есть у меня… на пальто я себе пять лет потихоньку собирала… ничего, пальто потом купим!
Пять дней Надежда Федоровна с Людочкой жили преисполненные чувством сладостного ожидания, надежды и еще чем-то очень неясным, трепетно-радостным, что наполняло их жизнь смыслом, делало счастливыми и напоминало о том, что они — женщины.
Надежда Федоровна не ругалась эти дни с мужем. Она была, как в молодости, мила и приветлива. Подавая ему щи в глубокой тарелке, поставленной, как в ресторане, на мелкую, она приговаривала: «Ешь, Васенька, на доброе здоровье!» — и два раза даже погладила его по волосам.
Василий Тимофеевич недоумевал, смущался и чувствовал себя неловко. За восемнадцать лет совместной жизни, полной нескончаемых тягот и забот, они с Надеждой Федоровной отвыкли от подобных нежностей, и теперь это приводило его в смятение. Василий Тимофеевич не знал, как ему себя вести, и, не испытывая ответного чувства к жене, замкнулся вдруг и пять дней молчал.
Наконец наступил долгожданный вторник.
…Отоваривание началось в два часа.
Вначале шли станционные работники с ночной смены, потом диспетчеры, потом путейцы…
Работники железнодорожного клуба, в количестве пятнадцати человек, собравшиеся у входа в столовую за час до назначенного времени, все время оттеснялись напором огромной толпы, собравшейся у двери.
Невысокий, чернявый молодой человек кавказского типа, с черными усиками и черными глазами распоряжался с той стороны двери. Время от времени он открывал дверь, выпуская с покупкой и впуская кого-то на свое усмотрение.
— Мы клуб! У нас на талонах время!.. — попыталась возвысить голос профорг клуба Маргарита Игнатьевна, но «чернявый» с силой захлопнул дверь, не дослушав ее до конца.
Стрелки часов перевалили за семь… Из открытых на улицу дверей тянуло вечерним декабрьским морозцем, и люди, греясь, подпрыгивали с ноги на ногу…
Радостное возбуждение у Надежды Федоровны начало угасать, подмятое под себя навалившимся тяжелым комом, слепленным из чувства тревоги, неуверенности и страха за несбыточность заветной мечты: «А вдруг их очередь так и не подойдет до закрытия… а вдруг все разберут…» Она оглянулась на Людочку, которую взяла с собой, чтобы та смогла примерить сапожки и сама выбрать по своему вкусу, что она захочет. Лицо у дочки было растерянное и совсем детское. Ну нет, я ее в обиду не дам никому!
— А ну, дочка, — шепнула она ей, — поднажмем!
Надежда Федоровна присела, а затем, распрямляясь, что было сил рванула всем телом и, растолкав четырех человек, значительно продвинулась вперед.
— Ты чего толкаешься?! Силу некуда девать?! — зашумели в толпе.
— А вы чего стоите как стена?!.. Ни туда, ни сюда… ни себе, ни людям! — огрызнулась Надежда Федоровна.
Щеки ее горели, выношенная старая шапка из песцовых хвостов съехала набок. Она азартно улыбнулась и, весело подмигнув Людочке, шепнула ей:
— А ну, доча! Держись за меня! Сейчас я еще разок попробую!
Второй рывок оказался яростней и сильней, чем первый, и Надежда Федоровна с Людочкой прорвались в первые ряды.
— Куда прешь?!.. Корова!.. Нахалка!.. — послышалось со всех сторон.
Но Надежде Федоровне это было безразлично. Главное, что они с Людочкой были почти у цели, стоя теперь первыми у дверей.
«Чернявый» открыл дверь, выпуская очередную партию улыбающихся, распаренных, как после бани, счастливчиков с коробками в руках.
— Молодой человек! — сказала высоким от волнения голосом Надежда Федоровна, придержав дверь ногой. — Уже половина восьмого! Когда же вы клуб запустите?
— Когда надо, тогда и запустим!
— Мы здесь с пяти часов мерзнем! Это издевательство над людьми! Пропускаете кого-то по блату, а мы стоим тут под дверью!.. — неожиданно для самой себя проговорила вдруг Людочка.
— Что?!! — прогремел «чернявый». — Да за такие разговорчики я вас вообще не пущу сюда!
— Не кричи на нее, не страшен! — вступилась мать за дочь.
— Вот именно! — не сдавалась Людочка. — И что значит «не пущу»? У нас талон! Вы не имеете права!
— Да?!.. Посмотрим, у кого какие права!!! — он захлопнул дверь.
— Тоже мне начальник нашелся! Не пустит! Да кто он такой?.. — возмутилась Надежда Федоровна.
— Он — председатель профсоюзного комитета станции! Он организовал это отоваривание!.. Главный человек здесь! — сказал кто-то из толпы.
Надежда Федоровна сникла.
— Не смей больше рот открывать, — прошипела она дочери, — а то уйдешь домой босая!
В восемь часов наконец «чернявый» открыл дверь и выкрикнул:
— Проходит клуб!
Надежда Федоровна с Людочкой рванули было вперед, но он преградил им вход рукой.
— А вы — не пойдете!
— Как? За что?!
— За разговоры!!!
Надежда Федоровна поняла, что терять ей уже нечего:
— А вы нам рот не затыкайте! У нас гласность и плюрализм!
— Поговорите еще!!!
— А что мы такого сказали? — спросила испуганная Людочка. В ее широко открытых глазах стояли слезы.
