Благовещенский Глеб - Иоанн IV Грозный
Ряд крепостей стоял на границе; в них жил постоянный гарнизон и было приготовлено место для окрестного населения, на тот случай, если ему при нашествии врага будет необходимо и возможно, по времени, укрыться за стены крепости. Из крепостей рассылаются разведочные отряды для наблюдения за появлением татар, а в определенное время года в главнейших крепостях собираются большие массы войск в ожидании крупного набега крымского „царя".
Все мелочи крепостной жизни, все маршруты разведочных партий, вся „береговая" или „польная" служба, как ее называли, – словом, вся совокупность оборонительных мер определена наказами и „росписями". Самым мелочным образом заботятся о том, чтобы быть „усторожливее", и предписывают крайнюю осмотрительность. А между тем, несмотря на опасности, на всем пространстве укрепленной границы живет и подвигается вперед, все южнее, земледельческое и промышленное население; оно не только без разрешения, но и без ведома власти оседает на новых землицах, в своих „юртах", пашенных заимках и зверопромышленных угодьях.
Стремление московского населения на юг из центра государства было так энергично, что выбрасывало наиболее предприимчивые элементы даже вовсе за границу крепостей, где защитой поселенца была уже не засека или городской вал, а природные „крепости": лесная чаша и течение лесной же речки. Недоступный конному степнику-грабителю, лес для русского поселенца был и убежищем, и кормильцем. Рыболовство в лесных озерах и реках, охота и бортничество привлекло поселенцев именно в леса.
Один из исследователей заселения нашего „поля" (Миклашевский), отмечая расположение поселков на украине по рекам и лесам, справедливо говорит, что „русский человек, передвигавшийся из северных областей государства, не поселялся в безлесных местностях; не лес, а степь останавливала его движение". Таким образом, рядом с правительственной заимкой „поля" происходила и частная. И та и другая, изучив свойства врага и средства борьбы с ним, шли смело вперед; и та и другая держались рек и пользовались лесными пространствами для обороны дорог и жилищ: тем чаще должны были встречаться и влиять друг на друга оба колонизаторских движения. И действительно, правительство часто настигало поселенцев на их юртах", оно налагало свою руку на частнозаимочные земли, оставляло их в пользовании владельцев уже на поместном праве и привлекало население вновь занятых мест к официальному участию в обороне границы. Оно (т. е. правительство. – Г. Б.) в данном случае опиралось на ранее сложившуюся здесь хозяйственную деятельность и пользовалось уже существовавшими здесь общественными силами. Но, в свою очередь, вновь занимаемая правительством позиция становилась базисом дальнейшего народного движения в „поле": от новых крепостей шли далее новые заимки.
Подобным взаимодействием всего лучше можно объяснить тот изумительно быстрый успех в движении на юг московского правительства, с которым мы ознакомились на предшествующих страницах. Остерегаясь общего врага, обе силы, и общество и правительство, в то же время как бы наперерыв идут ему навстречу и взаимной поддержкой умножают свои силы и энергию. Знакомясь с делом быстрой и систематической заимки „дикого поля", мы удивляемся тому, что и это широкое предприятие организовалось и выполнялось в те годы, когда, по привычным представлениям, в Москве существовал лишь террор „умалишенного тирана".
Часть 7. Ливонская война
У каждого человека есть взлеты и падения, триумфы и неудачи. Были они ведомы и Иоанну Грозному. Самым же горшим из всех поражений, испытанных им на протяжении всей его жизни, явилась Ливонская война (1558-1583).
Собственно, война возникла из-за выяснения того, кто будет владеть балтийским берегом. Умалить стратегическое значение Балтики просто невозможно, а потому повод для войны был более чем серьезный.
Как пишет С. Платонов: "…параллельно внутренней ломке и борьбе с 1558 г. шла у Грозного упорная борьба за балтийский берег. Балтийский вопрос был в то время одной из самых сложных международных проблем. За преобладание на Балтике спорили многие прибалтийские государства, и старание Москвы стать на морском берегу твердой ногой поднимало против „московитов" и Швецию, и Польшу, и Германию".
Что касается шведов, тут необходимо остановиться подробнее.
Иоанна Грозного "…сначала занимала война с Швециею, начавшаяся в 1554 году вследствие пограничных ссор, – сообщает С. Соловьев, – ссоры эти могли бы уладиться и мирными средствами, но шведского короля раздражал обычай московского двора, который не хотел непосредственно сноситься с ним, а предоставлял эти сношения новгородским наместникам, что король считал для себя унижением".
Карта Ливонии (взята из Theatrum Orbis Terrarum)
Каждая из сторон отметилась в военном противостоянии; "Шведы безуспешно осаждали Орешек, русские – Выборг, но окрестности последнего были страшно опустошены; русские продавали пленного мужчину за гривну, девку – за пять алтын; Густав Ваза начал войну, обнадеженный в помощи польской и ливонской, но помощь эта не приходила, и престарелый король принужден был искать мира в Москве и заключить его, как угодно было царю.
Королевская грамота к Иоанну начиналась так; „Мы, Густав, Божиею милостию свейский, готский и вендский король, челом бью твоему велеможнейшеству князю, государю Ивану Васильевичу, о твоей милости. Великий князь и царь всея Русския земли!" Иоанн отвечал; „Мы для королевского челобитья разлитие крови христианской велим унять. Если король свои гордостные мысли оставит и за свое крестопреступление и за все свои неправды станет нам бить челом покорно своими большими послами, то мы челобитье его примем и велим наместникам своим новгородским подкрепить с ним перемирье по старым грамотам, также и рубежи велим очистить по старым перемирным грамотам; мы не захотим нигде взять его земли через старые рубежи, потому что по своей государской справедливости мы довольны своими землями, которые нам Бог дал из старины. Если же у короля и теперь та же гордость на мысли, что ему с нашими наместниками новгородскими не ссылаться, то он бы к нам и послов не отправлял, потому что старые обычаи порушиться не могут. Если сам король не знает, то купцов своих пусть спросит; новгородские пригородки Псков, Устюг, чай, знают, скольким каждый из них больше Стекольны (Стокгольма)?"
Большие послы приехали и опять начали просить о непосредственных сношениях между государями; говорили; „Наместники новгородские -люди великие, но холоп государю не брат". Им отвечали; „Наместники новгородские – люди великие; князь Федор Даирович – внук казанского царя Ибрагима; князь Михайло Кисло и князь Борис Горбатый -суздальские князья от корня государей русских; князь Булгаков -литовскому королю брат в четвертом колене; теперь князь Михайла Васильевич Глинский – деда его, князя Михаила Львовича, в немецких землях знали многие; Плещеев – известный государский боярин родов за тридцать и больше. А про вашего государя в рассуд вам скажем, а не в укор, какого он рода и как животиною торговал и в Шведскую землю пришел; это делалось недавно, всем ведомо". Послы отвечали боярам; „Пожалуйста, не кручиньтесь; мы эти слова припомянули на разговор, а не в спор; от государя нашего нам приказано делать по желанию вашего государя".
