Дмитрий Петров-Бирюк - История моей юности
Начал и я рубить дубок. Вначале у меня ничего не клеилось, а потом дело пошло на лад.
Срубив десятка три деревьев, мы стали их возить в хутор.
Возить толстые стволы надо было умеючи. Обчистив ствол от ветвей, мы наваливали его утолщенным концом на сани-розвальни, а тонким — на подсанки и увязывали.
Возились мы с лесом целую неделю. Удивительно приятная это была работа.
…В воздухе чувствовалось первое дыхание весны. Все чаще появлялось горячее, ослепляющее солнце на нежном голубом небе. По дорогам побежали мутные ручьи.
— Весна ведь!.. — сказал Георгий. — У нас корма скотине не хватит… Александр, — обратился он ко мне, — поедем со мной в Долгое за сеном, а?..
Ну как можно отказаться? Конечно, я согласился поехать с ним.
Долгое — это длинная, заросшая лесом балка. В гущине леса обосновалось несколько казачьих куреней. Недалеко от Долгого находился участок земли Георгия. Весной Маша на этом участке накосила травы, но перевезти сено домой не смогла. Там, на месте, она и сметала его в стог.
Вот теперь-то туда нам и надо было поехать.
* * *Конь легко бежал по морозной дороге. За полчаса мы доехали до стога, быстро наметали воз сена, увязали.
— Александр, — сказал Георгий, — подожди меня, а я сбегаю к Астаховым: узнаю, как живет мой однополчанин Алексей.
— Смотри, недолго, — сказал я.
— Сейчас же вернусь.
Ушел Георгий и пропал. Наверно, однополчанин Алексей оказался дома и теперь потчевал его.
Все это было ничего. Но солнце припекало все жарче, и снег таял быстро. Я беспокоился, а вдруг разольется по дороге вода, как мы тогда доставим домой сено? Даже конь, перестав жевать сено, поглядывал на меня умными глазами и тихо ржал, просился домой. Ему тоже, видимо, надоело стоять здесь без толку.
И только в полдень заявился наконец раскрасневшийся, с затуманенными глазами Георгий. Он блаженно улыбался.
— Ты, Александр, извини меня, — сказал он. — Задержался, парень, я… Нельзя было. Товарищ ведь мой, Алексей-то… Давно не видались… Ну, по рюмочке выпили… Сейчас поедем… Но! — замахнулся он кнутом на лошадь.
Но лошадь не смогла столкнуть с места тяжелый воз. Полозья глубоко увязли в талом снегу. Лишь после того как мы с Георгием подперли их кольями, конь наконец сдвинул воз и, тяжело упираясь ногами, потащил его к дороге.
Я не напрасно беспокоился. Дорога вся сплошь была залита. Мы брели по колено в ледяной воде. В сапогах ее тоже было полно, ноги окоченели.
Лошадь трудно тащила воз, часто останавливалась, отдыхала. Только к вечеру дотащились мы домой.
У Георгия, как у ветеринарного фельдшера, на всякий случай хранилось немного спирта. Он развел его водой и разделил пополам.
— Выпей! — подал он мне стакан. — Надо погреться, а то заболеешь.
Мы выпили спирт, поужинали и залегли на горячую русскую печь. Я тотчас же заснул.
Ночью я почувствовал озноб — простудился.
Праздничные дни
Наступала пасха. Хуторяне хлопотливо готовились к праздничным дням: казаки резали кабанов, коптили окорока, начиняли колбасы, бабы мыли, скребли полы, белили стены, пекли куличи, красили яйца.
Зять тоже зарезал небольшого кабанчика и теперь возился с колбасами. Маша взбивала сдобное тесто, готовясь печь куличи. Я с маленькими племянниками, на потеху им, раскрашивал яйца. Благо что у отца было много разных красок, в том числе порошковой бронзы.
Под вечер в страстную субботу ко мне пришел Алексей Марушкин с белым узелком.
— Пойдем в станицу, — пригласил он меня.
— Зачем?
— Святить куличи.
— Ладно, — согласился я.
Я оделся в праздничную одежду: в синие галифе, сатиновую бордовую рубаху и сапоги. Забрав приготовленный Машей узелок с куличом и яйцами, я отправился со своим приятелем в станицу.
Половодье было в самом разгаре. Вешние воды залили все рощи, займища и дороги. В станицу теперь можно было пройти только обходным путем, через дворы и сады хуторян. Так надо было пройти версты две до того места, где приставали баркасы, перевозившие народ через разыгравшуюся реку.
У баркасов стояла большая очередь.
Через полчаса примерно уселись и мы в баркас. Передав мне свой узелок с куличом, Алексей взялся за весла. Я сел у кормы, около перевозчика, управлявшего рулем. Баркас до отказа был переполнен народом.
На середине реки сильное стремя подхватило баркас и понесло его вниз по течению.
— Нажми! — крикнул перевозчик гребцам. — Нажми сильней! Что как вареные курицы гребете?.. Давай!.. Давай!.. — Он рванулся, чтобы выровнять баркас, и толкнул рукояткой весла стоявшую на корме девочку. Пронзительно вскрикнув, девочка упала за борт. Бросив куличи, я успел ухватить ее.
— Танечка! — испуганно закричала молодая казачка.
— Ничего, ничего, — успокоили ее. — Все в порядке…
— Дайте ж мне пройти к ней. Это моя племянница.
— Разве ж к ней пройдешь? — закричали на женщину. — Лодку еще перепрокинешь. Вот зараз к берегу пристанем… Ничего не сделалось с твоей племянницей. Жива-здорова.
— Племянница, — укоризненно сказала какая-то старуха. — Бросила дитя и увихрилась на нос кавалерничать… А теперь жалко стало.
— Не усмотрела я, — оправдывалась женщина.
— Ну, не ругаться, бабочки, — успокоил мужской голос. — Нельзя этого делать. Великий праздник подходит.
Я усадил девочку к себе на колени. Она испуганно приникла своей головкой ко мне. Ей было лет десять-одиннадцать.
Народ оживленно заговорил о происшествии. Меня расхваливали.
— Молодец, парень, молодец!.. Ежели б он не ухватил ее вовремя… погибла б девочка… Утопла… Поминай как звали…
Баркас мягко стукнулся носом в песок. Народ стал выбираться из лодки. Ко мне пробралась тетка девочки.
— Спасибо вам, родной, — сказала она. — Вы ее спасли.
Я смутился.
— Танечка!.. — наклонилась женщина к девочке. — Да жива ли она?.. Танюша!..
— Тетя, — потянулась к ней, приоткрыв глаза, девочка.
Женщина взяла девочку на руки и вынесла на берег.
— Как мне только и благодарить вас, — обернулась она ко мне.
Я с нежностью погладил девочку по шелковистым волосам. Разве ж я мог подумать тогда, что судьба надолго свяжет меня с ней?
Алексей, держа узелки с куличами, огорченно разглядывал их. Салфетки были изрядно выпачканы.
— Как же мы их теперь понесем святить? — сказал он удрученно. — Пожалуй, неудобно в таком виде… Грязные…
— Дай-ка мой кулич, — попросил я.
Пристроившись на скамейке у чьего-то двора, я перевернул салфетку на куличе другой стороной. Все было в порядке. Узелок стал чистым.
