Константин Феоктистов - Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя
Нам предстояло приземлиться в корабле. Не помню, чтобы мы волновались, но какое-то внутреннее напряжение было. Перед приземлением должен был включиться твердотопливный двигатель для снижения скорости подхода к поверхности Земли. У нас имелось очень «надежное» контактное устройство. Двигатели должны были включиться по сигналу от полутораметрового щупа (раскрывался он перед приземлением подобно пружинной рулетке) в момент, когда его конец коснется поверхности. Кстати, позже примерно такой же щуп для выключения двигателя американцы применили на лунных посадочных кораблях программы «Аполлон».
Перед самым касанием земли появилась мысль: а вдруг при проходе зоны интенсивного нагрева люк щупа открылся и тот сгорел? Посадка получилась «мягкой», удар, звезды посыпались из глаз, еще удар, шар перевернулся, и мы повисли на привязных ремнях вверх ногами. Ближе к люку находился Володя, он вылез первым, затем Борис и последним я. Приземлились мы на пашне неподалеку от Целинограда, что, по-видимому, дало основание секретарю обкома наградить всех троих медалями «За освоение целинных земель». И мы пахали! — приземлились на пашне и взрыхлили ее! Вечером прилетели в Тюра-Там и разместились на так называемой семнадцатой площадке, то есть в гостинице для космонавтов, где они обычно живут с момента прилета на космодром до предстартового дня. На следующий день ожидали вылета в Москву, но нам сказали, что нужно хоть день отдохнуть. Ну отдохнуть, так отдохнуть. Прошел день, другой.
— Вам нужно еще отдохнуть, да и кое-какие анализы необходимы.
— В чем дело?
— Да не знаем, кажется, уточняется адрес обращения.
— Какой адрес?
Не ответили.
Оказывается, речь шла о том, к кому должен обращаться Володя с докладом об очередном «достижении советской науки». Прошел Пленум ЦК, оформивший результаты переворота — замену Хрущева на Брежнева. И Володе пришлось докладывать новому Первому секретарю, дорогому товарищу Брежневу. Хрущев забыл, что диктатор не должен ни на минуту оставлять без внимания полицию, армию и своих помощников.
В последующие за переворотом годы многие, если в разговоре упоминался Хрущев, начинали поносить его за волюнтаризм, и некоторые — вполне искренне. Если отбросить показушное стремление продемонстрировать преданность новому самодержцу (таких, в конце концов, было немного), то получалось, что у разных людей были свои причины, но они объединялись, осуждая его за дискредитацию системы, при которой они привыкли жить, за сокращение численности армии, что затрагивало интересы военных. Неудачников, а свергнутый самодержец воспринимается именно так, ненавидят и поносят. Хрущева ненавидели за непрерывные реорганизации, перестановки и перестройки руководящего аппарата, а каждая такая операция приводила к травмам этого аппарата, ко всяким ЧП и осложнениям. А он ведь не только раскачивал лодку. Он развенчал тирана, обнародовал, хотя бы частично, преступления системы, освободил невинно осужденных, стало легче дышать, перестали сажать за анекдоты, в «Новом мире» появился «Один день Ивана Денисовича», а потом и «Матренин двор» Солженицына, при нем началось движение к разрядке в международных отношениях. Поносить Хрущева — проявление как минимум неблагодарности. Думаю, что он действительно хотел сделать что-то существенное, полезное для народа, для нашей страны. Можно считать, что его энергичная деятельность, жажда великих дел объяснялись внутренней неуверенностью в своем праве на положение очередного вождя, стремлением доказать делами это право, а может быть, и стремлением искупить собственные грехи. Во всяком случае, он вроде бы стремился к лучшему. Но не хватало понимания главного — не может быть человек счастлив в государстве рабов.
Осенью 1963 года собрались пожениться Андриян Николаев и Валентина Терешкова. И свадьбу их решено было отметить на самом высоком уровне, на даче для приемов над Москвой-рекой. Собрались в громадном зале, в центре стола — Хрущев с новобрачными. Когда уже было произнесено несколько тостов, опять встал Хрущев и произнес длинный пышный тост за здоровье безвестных конструкторов, создавших «нашу замечательную, самую… самую… космическую технику», и т. п. А надо сказать, что мы были в то время в затруднительном положении. Проект корабля «Союз» был подготовлен, — а проект решения ЦК и Совета Министров о создании «Союза» уже несколько месяцев лежал в Совете Министров на рассмотрении. А без этого постановления, определяющего финансирование и подключение производственных мощностей, мы не могли развернуть работы. Дело стояло. Чиновникам было все до лампочки. А внимания Хрущева к работам по «Союзу» никто не привлекал — обычное дело! Может быть, Королев по этой проблеме к нему не обращался (не верил, что сможем сделать этот корабль?). Да он, по идее, и не имел права обращаться к Хрущеву — это должен был сделать наш министр или кто другой из руководства. Но — не делали! Естественно, нельзя было не использовать неожиданно возникшую ситуацию, поэтому я встал и громко заявил, что слышать эти слова лестно, но лучше бы нам дали денег на наш новый проект. Новобрачные, сидевшие рядом с Хрущевым, как Терешкова сама рассказала мне потом на том же приеме, объяснили ему, о чем шла речь, и не более чем через десять дней вышло постановление о работах по «Союзу»: услышал!
Он хотел изменить нашу жизнь к лучшему, осудил культ личности Сталина, увеличил плату за труд крестьянам, ликвидировал закон, ставивший всех трудящихся в положение крепостных (нельзя было уйти с предприятия без согласия директора, самовольный уход рассматривался как уголовное преступление), начал строить жилье. Хотя и ругают сегодня — «хрущобы»! Но ведь до него жилья для народа практически не строили!
Да, он был необразован, не знал элементарных вещей, как руководитель государства был дилетантом, как, впрочем, и большинство наших самодержцев. Он не понимал главного — неудачи, диктатура Сталина, отсталость определялись нашей теократической государственной системой. Да, именно теократической, так как официальная идеология явно носила характер государственной религии. Только эта государственная соцрелигия отличалась от других в худшую сторону. В основе традиционных религий веками сохранялись основополагающие нравственные и этические нормы жизни человеческого общества: не укради, не убий, не обмани, не… не… А в соцрелигии этих норм уже не было. Подобные пирамидальные иерархические системы с единым хозяином и с единой идеологией не раз пытались строить разного рода самодержцы, начиная с первых шагов цивилизации. Объединяло такие системы всегда одно: они неизбежно разваливались. Делая свободного человека поданным, иерархическая система убивает в нем инициативу, превращая в своего врага. Образованным людям это было известно еще с античных времен.
