Игорь Оболенский - Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия
За каждый правильный шаг она тебя награждает, а за ошибки, соответственно, наказывает. Никому тут никаких преимуществ нет. Наша жизнь состоит из того, что мы в нее вкладываем. И больше, чем ты в нее вложил, получить невозможно.
— А вы философ!
— Нет, просто все это — закон здравого смысла. Он должен быть понятен каждому. Не надо возмущаться пустотой кармана, если ты сам в него ничего не положишь. Вот и вся философия.
Мне близко высказывание Сенеки о том, что главное в жизни не количество прожитых лет, а то, насколько хорошо эти годы прожиты. С этим нельзя не согласиться. Качество ценнее количества.
— Это правда, что балетмейстером Большого театра вы стали случайно?
— Можно и так сказать. Тогда в театре ставили балет «Футболист», который никак не мог получить одобрение Художественного совета. В этот совет, по законам тех лет, входили не только артисты, но и простые рабочие — представители заводов и фабрик. Да что говорить, если даже директором театра был назначен бывший узник Шлиссельбургской крепости.
Как-то после одной из репетиций «Футболиста» в коридоре театра меня окликнул невысокий человек. Оказалось, что он уже видел меня в театральной студии Рубена Симонова, где я ставил танцы.
Этот человек был заведующим литературной частью Большого. При директоре-любителе он был довольно влиятельным человеком. Фамилия его была Гусман. Он-то и предложил мне попробовать себя в работе над балетом — требовалось изменить сцену футбола в первом акте.
Я попытался отказаться, даже на мамин запрет ссылался. Но Гусман настаивал и даже маме моей звонил, чтобы добиться ее разрешения. В итоге я действительно попробовал свои силы. Балет наконец был принят и вышел на сцену, где продержался больше двух лет.
Так в 24 года я стал балетмейстером Большого театра. Как вы говорите, совершенно случайно.
Судьба или случай, как их ни назови, сыграли в биографии Игоря Моисеева главные роли. После того как в Большой из Ленинграда приехал новый художественный руководитель Самуил Самосуд, который привел свою команду, для Моисеева наступили не самые лучшие времена.
Отношения с руководством не сложились. Новый главный балетмейстер Ростислав Захаров видел в Моисееве конкурента, а потому о новых постановках не могло идти и речи. Мало того, Захаров отстранил от работы первую жену Моисеева, балерину Нину Подгородецкую, за что услышал в свой адрес: «Подлец».
Моисееву стало очевидно, что перспектив в Большом у него нет. И тогда ему посоветовали написать письмо на имя Вячеслава Молотова, председателя Совета министров, с предложением создать ансамбль народного танца. На письмо была наложена резолюция: «Предложение хорошее. Поручить автору его реализовать». Так в жизни Моисеева начался новый, оказавшийся самым важным, этап.
— Я слышал, что раньше мастерство ваших танцоров использовалось в дипломатических целях. Ансамбль направляли в ту страну, с которой были прохладные отношения.
И после ваших выступлений «лед» слегка таял.
— Да, это было раньше. А теперь гастроли — прежде всего возможность заработать.
Самое страшное, что мы не в состоянии заработать деньги в своей стране. Любой большой коллектив сможет прокормить себя только в том случае, если будет работать непрерывно и на разных сценах. Выступать каждый день, к примеру, в Москве такому коллективу, как наш, просто невозможно. А директора провинциальных площадок при всем желании не в состоянии покрыть расходы, связанные с нашим приездом. Единственное спасение — поездка за границу, где платят в 50–60 раз больше, чем здесь. Пробыв месяц в зарубежной поездке, мы можем еще месяца три существовать по инерции.
— На ваших глазах прошли становление и закат государства, называемого Советским Союзом. В чем причина его гибели?
— Я думаю, главное — это уход духовности. Поведение человека должно незримо диктоваться совестью. Сегодня полностью отсутствует мораль. Если можно безнаказанно врать, воровать, убивать, заниматься демагогией — какая уж тут мораль? Человек перестает отвечать за свои поступки — совесть-то молчит. Только она — единственный и неподкупный контролер. При ее отсутствии человек превращается в свою противоположность.
Считаю, что наше государство распадалось не год и не два, а все семьдесят лет. Сегодня мы лишь пожинаем плоды.
— Вы так взволнованно говорите об этом.
— А как же?! Я же не могу жить в башне из слоновой кости. Все, что происходит за окном, отражается на каждом человеке, в большей или меньшей степени. Иначе быть не может.
Это как воздух, которым мы дышим. Мы можем не замечать, что он становится с каждым днем все грязнее и грязнее. Но в конечном счете это скажется на всех.
Сейчас вот всех будоражат выборы. Не знаю, кто победит. Но наш народ — дурак. Он любит тех, кто его расстреливает.
— Вам политика интересна?
— Абсолютно равнодушен к ней. Хотя мнение свое, разумеется, имею. Как всякий интеллигентный человек.
— А кого вы называете интеллигентным?
— Того, у кого есть собственное мнение. Для того чтобы его иметь, необходима база — хорошее образование, достаточное умственное развитие. Ведь без соответствующего уровня мышления нельзя вынашивать идеи.
Вспомним Тете: «Человек, который отказывается от идеи, остается при одних ощущениях». Отсутствие идеи — это гибель. Именно интеллигентность, способность порождать идеи уберегает человечество от гибели.
— А какое, по-вашему, самое большое несчастье для человека?
— Думаю, самое большое несчастье — если человек всю жизнь живет и не любит работу, на которую обречен. По-моему, большего наказания быть не может. Знаете, какое самое лютое наказание в английских тюрьмах?
— Нет.
— Переносить камни из одного угла в другой. Бесцельность этой работы убивает и психически, и физически. Если вы работаете, скажем, ассенизатором, но видите результат своего труда — это уже, поверьте, немало. Бессмысленная работа не то что унижает человека, она его губит.
Моисеев придвинул к себе тарелку с сухофруктами и орешками, стоящую на столике, и взял несколько орешков. Положив их в рот, он вновь «по-школьному» сложил руки на столе — параллельно краю, одна на другую. Но в жесте хореографа читалась не дисциплинированность ученика, а какая-то вольность, даже немного усталость человека, который сделал немало, прекрасно отдает себе в этом отчет и теперь может себе позволить вести себя так, как считает нужным Он вообще показался мне чрезвычайно уверенным в себе человеком. Так получилось, что я вошел в здание концертного зала буквально через секунду после приезда самого Моисеева. Его «Волга» остановилась у края проезжей части, вместе с женой Игорь Александрович несколькими шагами пересек Тверскую и вошел в холл. На нем была голубая тенниска в мелкую белую полоску и синий пиджак, который он, войдя в кабинет, повесил на спинку своего кресла.
